Дежавю. Антология. Коллектив авторов

по годам,

      потому что книга есть небогатая вещь письма,

      а скорбящий муж есть неграмотный молодой Адам.

      Да и ты прорастаешь, безропотно голосуя «за»,

      похрапываешь, обнимая жену, мой невеселый брат,

      то есть стоишь навытяжку, на мокром месте глаза,

      и держишь за руку жизнь у замкнутых райских врат.

      «Тлеет время золотое…»

      Тлеет время золотое

      (скоро-скоро догорит).

      Ты ведь этого достоин! —

      щит рекламный говорит.

      Петь и хныкать, но без страха.

      Обнищать. Из липких сот

      выесть мед. А горстку праха

      в чистом поле разнесет

      ветер пушкинский могучий,

      богатырское дитя.

      Он гоняется за тучей,

      подвывая и свистя,

      и прощения не просит —

      только с легкою тоской

      в море синее уносит

      пестрый мусор городской.

18 сентября 2016

      «как много знает вариантов…»

      как много знает вариантов

      игривый ветр небытия

      и дольний мир из мелких квантов

      в котором царствую не я

      да! поражен душевной комой

      лежу пред господом нагой

      меня кусает насекомый

      чешуекрылый и другой

      беда настали дни тугие

      лежу фактически на дне

      депрессия да аллергия

      хворобы модные одне

      лишь одноклассник дева люба

      в ушанке шумной из бобра

      меня поддерживает грубо

      в надежде славы и добра

      саксофонической трубою

      чуть-чуть елозит в тишине

      и димедрола зверобоя

      рыча протягивает мне

25 июня 2016

      «Дыши глубоко. Постарайся заснуть…»

      Дыши глубоко. Постарайся заснуть.

      Прими анальгина. Попей

      водички. А хочешь горчичник на грудь?

      Оно помогает, ей-ей.

      И это прейдет, и обида пройдет,

      и мы беззащитны, когда

      сквозь трещины времени ночь напролет

      сочится живая вода.

      Пастуший рожок. Неподбитый итог.

      Звените, кимвалы, пока

      мужает, цветет, увядает росток

      задумчивого тростника,

      и боязно, милая, если умру,

      забыть этот свет дорогой,

      где лепет любовный шуршал на ветру,

      серебряной, что ли, фольгой.

      «Когда бы знали чернокнижники…»

      Когда бы знали чернокнижники,

      что звезд летучих в мире нет

      (есть только бедные булыжники,

      куски распавшихся планет),

      и знай алхимики прохладные,

      что ртуть – зеркальна и быстра —

      сестра не золоту, а кадмию,

      и цинку тусклому сестра —

      безликая, но многоокая —

      фонарь качнулся и погас.

      Неправда, что печаль высокая

      облагораживает нас,

      обидно,