Петр Иванович. Альберт Бехтольд

а прежде всего – паспорт, эта отмычка современного искателя чужих национальных сокровищ.

      Ребман смотрит на часы. И пусть они стоят всего двадцать франков, двойные, с позолоченными розочками на крышке, они ему особенно дороги как подарок дедушки – светлая ему память! – сделанный внуку незадолго до своей смерти.

      А поезд тем временем едет сквозь темную ночь.

      В окно не посмотреть, те, «нижние», опустили шторы. Но даже если бы и не опустили, все равно там ничего не видно; русские деревни совсем не освещаются, даже газовыми фонарями. К тому же, дома, если бы и были освещены, все равно повернуты к железнодорожному полотну тыльной стороной.

      Чем заняться в таком положении? Он прислушивается к разговору внизу. Ребман уже решил, что его соседи – венцы, то есть не такие чужаки, как русские. Он даже очень рад такому соседству. Напрягает слух. Слушает. Штука в том, что он понимает лишь половину того, что говорится. Или это все же русский язык? Нет, не может быть, он же ясно различает немецкие слова.

      Вот один говорит:

      – I dragaschisn kakaja!

      «Это точно по-русски», – думает Ребман.

      А беседующий продолжает, вытянув вперед руку и покачивая головой:

      – Вчера зашел в лавку, купил там парочку селедок, ну и жизнь, ой-вей, как дорого, аж страх берет!

      «Э, да это снова по-русски!» – догадался Ребман. Достает карандаш, записную книжку и записывает, насколько удается поспевать за разговором. Так все же скорее чему-нибудь выучишься, чем по книжке.

      В конце концов те двое начинают зевать, а тут и полночь пробило. Один идет к своему месту: сначала потягивается несколько раз, потом раскладывает полку, потом развязывает толстый мешок. И что же в нем? Одна, две, три подушки, пара простыней, ночная рубаха, чайная посуда, ложка, стакан и, наконец, еще и скрученное стеганое одеяло. Когда этот чудак вынул все и забросил пустой мешок на свободную верхнюю полку, он начал еще и молиться: полное правило на сон грядущим отчитал, как будто был у себя дома перед божницей.

      И другой тоже поднялся и расшнуровал точно такой же мешок.

      Тут он поднял голову и прокричал Ребману, будто отгоняя бродячую собаку:

      – Не желает ли господин наконец укладываться? Или на худой конец хотя бы ноги убрать и у себя протянуть, ведь есть же для этого место.

      У него что, нет с собой постели? В России, когда путешествуют, берут в дорогу весь домашний скарб!

      Ребман извиняется, поскорее поджимает ноги и сидит, как портняжка, у которого закончились нитки.

      Тем временем его попутчики уже разделись, облачились в ночные рубахи и заснули крепким сном.

      Один еще встал, дотянулся до лампы и завесил ее двумя синими занавесками.

      Уже через несколько минут ничего не было слышно, кроме стука колес и храпа двух мнимых венцев.

      Тут и господин учитель положил под голову свой верный чемоданчик и растянулся на полке.

      Глава 4

      Когда он проснулся, за окном был ясный светлый день. В купе – никого, только оба здоровенных мешка со всем богатым содержимым лежат на полках.