По велению Чингисхана. Николай Лугинов

доносы, сплетни.

      – Оставь! Чего уж теперь! – хан растер ладонями красные и опухшие от бессонницы веки. – Я пригласил тебя для другого… Посмотри: нет ли кого рядом с нами?..

      – Только мы с тобой, хан.

      – Тогда слушай, мой верный пес: я дам указ, который подчинит тебе все найманские войска. Если их собрать вместе, то и сейчас их будет втрое больше этих… – Он кивнул головой за свое левое плечо. – Возьмешь несколько тойонов, прорвешься к Кучулуку. Он, Джамуха и Тохтоо-Бэки пусть соединятся и идут сюда!..

      – Вряд ли они захотят подчиниться твоему приказу. Среди них нет единства, – сказал мудрый старик, что взбесило Тайан-хана.

      – Ты!.. Ты тоже отказываешься подчиняться мне, своему хану?!

      – Но ты снова не слушаешь моих советов, хан. Что толку барахтаться в болоте? Только еще глубже увязнешь. Зачем толкать людей на бесполезную смерть, тем более что они уже отравлены великодушием победителей и надеждой на продолжение жизни. И это правда, хан. А ты, как всегда, обижаешься на правду…

      Хан рванул легонько ворот, словно пытаясь избавиться от удавки, но дух упрямства не покинул его.

      – Что ж… – проговорил он. – И в обычное-то время не разберешь, где правда, а где ложь. Значит, для меня все кончено, но что я, горстка праха… Конец найманам, великим найманам! Что мне облака, которые превращаются в тучи, извергающие молнии! Ты скажи мне, великий воин, знавший моего отца: как вызволить моих людей из рук степных разбойников, о которых еще вчера никто не слышал ни в одной стране света? Почтенный старец мой, выполни последнюю просьбу своего хана – доскачи до Кучулука, чтоб соединить твою мудрость с его доблестью! Спасите нашу славу и наш народ – разбейте разбойников!

      С трудом, разогнув колени, Кехсэй-Сабарах встал во весь рост и подернул сутулыми плечами, словно освобождаясь от ноши.

      – Ты говоришь пустое, хан… Ты не понял меня, а значит, не поймут и Кучулук с войском…

      – Предлагаешь завернуться в кошму и лечь спать?

      – Еще твоему отцу я служил меткой стрелой и бьющей пальмой, я раб хана с тех пор, как помню себя, и счастлив этим. Я сказал тебе все, что думаю: не веди людей на истребление. А теперь, если скажешь – пойду, велишь умереть – умру, – понурил седую голову Кехсэй-Сабарах. – Мне не привыкать…

      Хан молчал, глядя на старческие седины, которые едва шевелил ветерок. Смеркалось. Дымокуры обволакивали белесою пеленою околоземное пространство. В стане побежденных слышался смех молодых, и водная гладь отражала этот юный смех, он летел выше жердей суртов, еще необтянутых кожами, над потерявшими очертания берегами, над лесом, который в сумерках походил на Шайтан-тумул – лес дьявола, где живут мертвые.

      «Значит, ни искорки надежды… А мы-то мнили себя центром Вселенной, земным отражением Бога, – горестно думал Тайан-хан. – Почему Христос Бог не поможет нам, детям своим? Почему Бог Отец не вразумит его? Почему Святой Дух позволил врагам истинной веры глумиться над крещеными, над защищающими Его учение? Значит,