Тени сгущаются. Виктория Шваб

собирала словарь. Но, хоть она и ловила на лету, все же поначалу было легче слушать, чем говорить.

      Моряки часто заводили с ней разговоры, пытались угадать ее родной язык, но раскусил ее только Алукард Эмери.

      Это случилось, когда Лайла пробыла на борту всего неделю. Капитан случайно застал ее за странным занятием: она ругала Кастер, свой кремневый револьвер, за то, что он превратился в никчемную железку с последней пулей, застрявшей в стволе.

      – Вот так сюрприз.

      Лайла подняла глаза и увидела Алукарда. Она с ходу поняла его и удивилась: неужели ее арнезийский так улучшился? Потом до нее дошло, что он говорит по-английски. Мало того, говорил он бегло и отчетливо, как человек, прекрасно владеющий королевским языком. Не как придворные выскочки, с трудом подбиравшие слова. А как Келл или Рай. Человек, знающий этот язык с самого детства.

      В целом мире отсюда, на серых улицах родного города Лайлы, такая беглость ничего не значила, но здесь она резко отличала их обоих от простых моряков.

      В последнем отчаянном усилии сохранить тайну Лайла сделала вид, что не понимает.

      – Бард, не валяй дурака, – поморщился он. – Я только что тобой заинтересовался.

      Здесь, под выступом верхней палубы, они были одни. Пальцы сами собой потянулись к ножу, спрятанному на талии, но Алукард взял ее за руку.

      – Давай продолжим разговор у меня в каюте. – Его глаза блеснули. – Если ты не собираешься устроить сцену.

      Лайла решила не резать капитану горло у всех на виду.

      Раз уж это можно сделать наедине.

      Как только они остались одни, Лайла ринулась в бой.

      – Ты говоришь по-англ… – Она прикусила язык. – На королевском языке. – Именно так его здесь называли.

      – Несомненно, – ответил Алукард и с легкостью перешел на арнезийский: – Но этот язык для меня не родной.

      – Токк, – возразила Лайла на том же языке. – А с чего ты взял, что для меня он родной?

      Алукард лукаво усмехнулся и снова перешел на английский.

      – Во-первых, твой арнезийский ужасен, – поддразнил он. – Во-вторых, люди всегда и везде ругаются на своем родном языке. И надо сказать, ты выражаешься весьма красочно.

      Лайла стиснула зубы, злясь на себя за ошибку. Алукард привел ее в свою каюту. Она была изысканна, но уютна, у одной стены стояла кровать, у другой горел камин, возле него два кресла с высокими спинками. На темном деревянном столе, будто пресс-папье на груде карт, свернулась клубочком белая кошка.

      – Эса, – представил ее капитан. – Хозяйка моего корабля.

      При их появлении она вздрогнула и приоткрыла один лавандовый глаз. Алукард сел за стол, сдвинул бумаги, рассеянно почесал кошку за ухом.

      Он сидел спиной к Лайле, и ее рука снова потянулась к ножу за поясом. Но коснуться не успела: Алукард шевельнул пальцами, клинок выскочил из ножен и подлетел к нему. Рукоять дружески ткнулась в ладонь. А он даже не поднял глаз. Лайла прищурилась. За неделю, проведенную на борту,