История императрицы. Что значит быть женщиной. Орынганым Мустажафовна Танатарова

и действовать очень осторожно. Вдруг они питаются такими, как мы? Ты об этом не думал? – Спросил Роман.

      – Гусеница! – Все не унимался друг. – Какая гадость!

      – Тише! Нас могут услышать, – предостерег Стас.

      Все замолчали, хотя и сомневались, что похитители могут понять язык своих пленников.

      – Я умер и попал в Ад вместе с вами. Так что хуже уже не станет, – озвучил свою версию произошедшего с ними Толя Оленин.

      – После смерти есть не хочется, – мрачно опроверг данное предположение Роман.

      – Только не надо сейчас о еде! – Вспылил Станислав Бородинский.

      Трудно осуждать людей, попавших в безвыходную ситуацию и стремящихся выжить любой ценой. Сколько раз, лежа в полной темноте, Роман Черкашев думал о том, с какой радостью он бы сейчас покончил с собой. Он бы перенес любые страдания ради одной такой прекрасной невесты, как смерть. Перестал бы есть, разбил бы себе голову о металлическую переборку корабля похитителей, нашел бы что-нибудь острое…

      Но Рома был не один. С ним были трое друзей, за жизни которых он считал себя ответственным. И он держался. Держался, когда держаться было немыслимо, невозможно, никак нельзя, недопустимо, преступно по отношению к себе, мерзко и невыносимо. Роман держался, нарушив все кодексы чести и собственные представления о том, что можно перенести.

      Он проклинал себя за то, что говорил своим друзьям, когда призывал их проявлять благоразумие и покорность. Роман люто возненавидел самого себя.

      А Женя все стонал от приставаний все той же фиолетовой гусеницы. Уже три раза он подвергался «наездам» со стороны этого хаджека. И мучился от того, что нет никакой возможности смыть с себя эту гадкую слизь.

      Другим ребятам тоже приходилось несладко. Похитители не считали нужным заботиться о гигиене пленников.

      – А знаешь что? Ты в следующий раз не так старательно изображай отвращение, когда гусеница опять на тебя полезет, Женя. – Посоветовал Роман.

      – Что же ему делать? – Возмутился Толик.

      Оленина до белого каления доводили советы Черкашева. Как и Бородинского, который сердито поинтересовался:

      – Опять склоняешь нас к проституции? У тебя прямо мания, Рома. Какие чувства может вызывать фиолетовая гусеница? Только отвращение. Жене что, изображать радость? Ты это хочешь сказать?

      – Я хотел сказать, что Женя должен дать этой гусенице, которая явно на него «запала» то, что нужно любому живому существу во Вселенной, – спокойно ответил Роман.

      – Что еще? Она итак меня имеет по-всякому! Что еще я могу отдать? – Раздраженно отмахнулся от советов Черкашева Евгений Брусникин.

      – Душевное тепло. Единственное, что имеет значение во Вселенной.

      – Этим существам? Которые бросаются на все, что движется? Да они же – последние, кому не положено никакой души! Им – душевное тепло? Ты в своем уме, Рома? – Прошипел Стас.

      – Если бы я болтался всю жизнь в космосе, в железной банке