Жить! (сборник). Андрей Рубанов

его спиной упирался в потолок царь Петр, портрет маслом. Работы знаменитого Шмазунова – это наш меценат Трящев заказывал, у него еще прибаутка на этот счет: «На искусство и… – денег не жалей!» Так и действует, юрист, не жалеет.

      Царь дико пучил глаза на ветчинном лице. «Я глаза всегда на десерт оставляю», – гордо выпячивался Шмазунов в своей мастерской. Я тогда еще чуть не ляпнул: «Может, поэтому они вдвое больше, чем надо, получаются». Усы котовьими хвостами стреляли в верхние углы рамы, а сама рама лоснилась золотыми бубонами плодово-ягодных наворотов и кренделей. Цыганщина, разнузданная цыганщина!

      Мне почему-то вдруг сделалось стыдно, неловко. Словно я просидел весь вечер с расстегнутой ширинкой, а заметил, лишь уходя, в гардеробе. Я вдруг взглянул на все вокруг глазами Ивана.

      Какая дилетанщина! Стыд!

      Больше всего это походило на дрянной драмкружковый спектакль – дешевая бутафория. Гнусность! Все эти зеркала, фальшивые пальмы, мореного дуба паркет, золотая лепнина по потолку, слоновьи кресла из Англии – какой китч, господи! А лица! Какие персонажи!

      Эти откляченные мизинцы мясистых рук!

      Ненароком выскользнувшие из-под манжет швейцарские хронометры.

      Золотые зажигалки, никак не желающие сидеть в темноте кармана.

      Пошлятина!

      И эта хваткая невеста, на своем шведском протезе ухитрившаяся проскакать – прыг-скок – по всем кроватям здесь присутствующих, и подлец-полковник со своим белоснежным оскалом, и недоучки братья Гольдберги – наши бензиновые герцоги, и красномордый хам и мерзавец мэр, и слюнявый меценат Трящев со своей вульгарной дурой женой, и судья – изнывающий педофил и страстный рыболов-охотник, грубый Рафик Муюмов с огрызенными до мяса ногтями – сеть супермаркетов «Наяда».

      Да и я сам.

      Я!

      Сливки общества, одним словом. Честь, ум и совесть, короче говоря.

10

      Стряхнул наваждение, залпом допил коньяк. Повернулся к нему:

      – Иван Александрыч, не томите… Какие мельницы, какой палладий?

      – Палладий девятнадцать, – Иван строго глянул на меня, – девятнадцать… – И продолжил: – Это топливо будущего. До недавнего времени было всего лишь одно месторождение – в Кашмире.

      – В Кашире? – Это Ольга Трящева.

      – В Кашмире, Индия. Штат на границе с Пакистаном. Особого интереса палладий девятнадцать не представлял. Так, ученые экспериментировали. В основном в термоядерном синтезе, чистая теория, никакого практического применения. Пока…

      Иван критически оценил сигару, которая явно мешала ему, тлея в руке, прицелился и ловко метнул ее в камин.

      Диана зааплодировала, тут же стухнув под строгим жениховым взглядом.

      – Пока… – наконец освободившаяся рука подняла указательный палец, – пока профессор Маннерстрем не изобрел свою мельницу, Палладиеву мельницу.

      Иван снова обвел всех взглядом.

      – Палладиева мельница – это фактически «перпетуум мобиле»…

      – Вечный двигатель, – невольно влез я.

      – Да, вечный двигатель! – гордо