Непобежденный. Борис Дмитриевич Дрозд

бережка угрюмого,

      Вдоль тайги дремучей-матушки.

      И сидят-сидят в той лодочке

      Казаки ребята крепкие,

      Машут веслами тяжелыми

      И поют про Русь раздольную.

      – Какая интересная, сложная музыка, – задумчиво сказала Катя. – Это он сам ее сочинил?

      – Конечно.

      – И слог у стихов сложный, необычное построение слов в строке.

      – Именно песенное построение строчек! Знаешь, как она звучит в хоровом исполнении, многоголосием? У-У! Мы в хоре пели около двадцати сашкиных песен, на смотрах призы брали, вне конкуренции с этими песнями.

      – Наверное, в нашей России, в каждом крае, в области живет такой простой человечек, местный поэт, которые сочиняет песни и стихи на местные темы, на местном материале, – задумчиво говорила Катя, покусывая травинку. – А эти стихи и песни украшают потом местные хоры, ансамбли…

      К вечеру Никитин ставил палатку. Ещё приносил сушняка и свежих веток тальника, чтобы дымом отгонять тучи мотыльков и комаров.

      – Ты ночевала когда-нибудь в лодке?

      – Нет.

      – А хочешь попробовать?

      – Это было бы очень романтично, Саш. А комары нас не закусают?

      – А мы от них спрячемся.

      По ночам было душно. Каждые полчаса ходили купаться и, казалось, что можно спать тут же, на берегу, на песке, вблизи воды, если бы не мотыльки и не комары…Вода в реке была теплая, почти не ощутимая телом. На противоположном берегу горел своими яркими многочисленными огнями город. Никитин раздевался, заходил в воду и заплывал далеко. Катя же боялась ночью заходить далеко в воду, а тем более заплывать, и барахталась вблизи берега.

      – Катя! – кричал Никитин как бы издалека, заплыв слишком далеко. – Катя, плыви ко мне!

      – Саша, не заплывай далеко, я боюсь!

      – Катя! Я люблю тебя! – кричал он от счастья.

      И голос его далеко разносился по воде, и этот звук влюбленного, быть может, слышали другие люди, которые ночевали рядом с ними на острове.

      Ложились спать в лодке, выстлав дно рыбацкими полушубками и куртками, которые валялись в носу лодки всегда, в любое время года. Никитин вбивал в песок несколько стоек, сделанных из веток тальника, и привязывал к ним тент сверху. И бока также обтягивал тентом, – получился такой лодочный домик.

      Почему-то всегда долго не спали, возбужденные и взволнованные, словно бы опьяненные счастьем. Слушали, как время от времени плещется о катерок волна, и на том берегу, должно быть, в ресторане отмечают какое-то событие, и оттуда в выходные всегда слышался треск и хлопки фейерверка.

      Однажды, когда они вот так лежали в лодке, Катя, прижимаясь к нему, вдруг сказала:

      – Мне так хорошо, что я даже боюсь своего счастья. Боюсь тебя потерять, Саша, боюсь, что это когда-нибудь кончится, и снова наступят мои будни, мои серые-серые денёчки. Опять буду себя подбадривать, говорить, что всё хорошо…В жизни уже так мало хорошего осталось, и с каждым годом этого хорошего все меньше и меньше. Чем ближе старость, тем быстрее жизнь бежит, быстрее дни пролетают. Просто тают, тают, тают…

      – Не