Богомолье. Повести и рассказы. Иван Шмелев

истоме пил Илья ее любовь по ночам – бесплотную, и приходил к ней, не смея взглянуть на чистую.

      Спрашивала она с тревогой:

      – Милый Илья, что с вами? Вы устали?

      Говорил Илья с болью – за ее тревогу:

      – Я здоров, что вы…

      Он уже не смотрел на менявшееся лицо ее. Знал его, новое и ее, созданное ночами.

      Спрашивала она – он вздрагивал от ее голоса. Говорил – и не помнил. Отвечал – и не понимал.

      Но бывали минуты, когда он складывал перед нею руки и смотрел, забывая все. Бывали еще мгновения, когда обнимал он ее всю взглядом, прорвавшеюся в глаза страстью. Она отводила взгляд, прятала шею и собирала плечи. Он приходил в себя и бросал работу.

      Ночью безумствовал Илья в своей клетушке. Он молитвенно складывал руки перед ее – новым – ликом, падал перед ним на колени и ласкал словами. А только вливалось утро – вкладывал новое, озарившее его ночью.

      Был это лик нездешний. Не холст взял Илья, а, озаренный опаляющей душу силой, взял заготовленную для церковной работы доску. Иной смотрела она, радость неиспиваемая, претворенная его мукой. Защитой светлой явилась она ему, оплотом от покорявшей его плотской силы. Девственно чистой рождалась она в ночах – святая.

      Все, что когда-то узнал Илья: радости и страдания, земля и небо и что на них; жизнь в потемках и та, далекая, за морями; все, что вливалось в душу, – творило в Илье этот второй образ.

      Силой, что дали Илье зарницы Бога, небывающие глаза – в полнеба; озаряющие зарницы, что открылись ему в тиши рассвета и радостно опалили душу: силой этой творился ее неземной облик. Небо, земля и море, тоска ночная и боли жизни, все, чем жил он, – все влил Илья в этот чудесный облик. Стояло в глазах – и не могло излиться. Огромное было в глазах, как безмерна самая короткая жизнь даже незаметного человека.

      Две их было: в черном платье, с ее лицом и радостно плещущими глазами, трепетная и желанная, – и другая, которая умереть не может.

      И вот на двадцатый день кончил Илья работу. Сказал госпоже своей:

      – Вот, кончена моя работа…

      И ему стало больно.

      А она, радостная, сложила по-детски руки, смотрела и говорила:

      – Какая прекрасная… я ли это?!

      Не было барина – уехал на охоту. Илья стал собирать кисти.

      Она сказала:

      – Илья… это вы сделали для меня, я знаю. Я хотела иметь вашу работу. Она сохранит меня для моего ребенка…

      И тут увидал Илья, как ее глаза потемнели скорбью и горько сложились губы. Словами сказал:

      – Сладко было мне писать ваш образ! А взглядом сказал другое. Робко взглянула она. Этот взгляд принял Илья в награду.

XVII.

      Вернулся барин с охоты – а говорили, что и с «полотнянки», – выполнил обещание. Получил Илья волю по законной бумаге. Спрашивали Илью дворовые:

      – Куда же ты определишь себя, Илья?

      И удивлялись, что не думает Илья ехать на вольную работу. Иные говорили:

      – Тепло ему сидеть на нашей шее!

      Говорил им Каплюга:

      – Дураки