Плацдарм непокоренных. Богдан Сушинский

и, дунув на одну из двух освещавших выработку «летучих мышей», словно арию куртизанки, фривольно пропела:

      – Так оно все и было, комендант, так и было: соблазнила Калина Войтич твоего ефрейтора про-щаль-ным поцелуем.

      – Значит, здесь он воевать не способен. А пройти десятки километров по тылам врага и преодолеть линию фронта, он окажется способным? Об этом, Войтич, вы подумали, благословляя ефрейтора на дурацкий шаг?!

      – По-моему, он даже для кастрации уже не годится, – все так же устало молвила Калина, демонстративно адресуясь при этом к сержанту Мальчевскому. – Как, впрочем, и большинство твоего бессмертного гарнизона, капитан.

      – Но-но, – возмутился младший сержант.

      – Причем тебя, Мальчевский, кот облезлый, это особо касается. И вообще катитесь вы все, отребье лагерное!

      – А ведь и в самом деле… – начал было Кремнев, чтобы как-то замять неприятный осадок от «тронной речи» Войтич. – Тут каждый штык – на вес победы, а он… Знал бы я, что…

      Движением руки Беркут заставил его умолкнуть и, отпустив всех кроме него и Мальчевского, начал допрос пленного. Делал он это подчеркнуто вяло и неохотно. Хотя сам унтер-офицер, услыхав его добротную немецкую речь, оживился и, охотно рассказывая обо всем, что знал и слышал, принялся выторговывать то, что в его положении выторговать уже было невозможно.

      Еще через полчаса, сообщив по рации разведданные и приказав расстрелять пленного, капитан отправился в свою комнатку.

      – Не зажигай свет, – услышал он приглушенный голос Калины, как только взял дверь на засов.

      – Ты здесь?! – искренне удивился капитан.

      – А ты решил, что после своей гневной речи, в присутствии лейтенанта и Мальчевского, явиться сюда я уже не решусь?

      – Вообще не ожидал увидеть тебя здесь.

      – Замерзая там, в заснеженных оврагах и на льду реки, я мечтала только об одном: еще хоть раз в жизни оказаться в твоей постели. После этого – хоть на эшафот, только бы еще раз. Ну что ты замер у двери? Иди сюда, ложись.

      Беркут снял шинель и, прежде чем опуститься на кровать, прижался спиной к предусмотрительно натопленной стариком печи. Эта часть теплой стены оказалась возле кровати, но как только он слегка пригрелся возле нее, тут же ощутил у себя на ремне руку женщины.

      – Клавдия побывать здесь в мое отсутствие не успела? – довольно сурово спросила она.

      «Неужели донесли?!» – почти панически ужаснулся капитан.

      Он так и не сумел определиться, каким образом вести себя с Калиной, чтобы в любую минуту не оказаться на виду у всех в самом идиотском положении. Да и вряд ли это было возможно, – определиться, – если учесть, что настроение ее менялось чуть ли не каждый час. По крайней мере после той, первой их совместной ночи. Войтич сразу как-то отдалилась от него и вела себя не только холодно, но порой совершенно агрессивно. Словно бы не могла простить капитану своей собственной слабости.

      – Мне действительно пришлось поговорить с ней. О майоре, о ее судьбе. Предложил