Люси Краун. Ирвин Шоу

ты изменяешь себе ради эффектной фразы.

      – Возможно, – охотно согласился Паттерсон.

      Он потягивал напиток, глядя на лодку, плывущую вдали от берега среди солнечных бликов.

      – Люди всегда просят докторов сказать им правду, – произнес он. – А когда они выслушивают ее… слишком многие жалеют о своей просьбе, Оливер.

      – Скажи мне, Сэм, – обратился Оливер к другу, – ты всегда говоришь правду, когда тебя просят?

      – Редко. Я придерживаюсь другого принципа.

      – Какого?

      – Принципа щадящей целительной лжи, – пояснил Паттерсон.

      – Я не верю в существование целительной лжи, – возразил Оливер.

      – Ты же северянин, – сказал, улыбнувшись, Паттерсон. – Не забывай, я родом из Виргинии.

      – Ты не более виргинец, чем я.

      – Положим, – сказал Паттерсон, – мой отец родом из Виргинии. Это накладывает отпечаток.

      – Где бы ни родился твой отец, – сказал Оливер, – иногда ты должен говорить правду, Сэм.

      – Согласен.

      – В каких случаях?

      – Когда, по моему мнению, люди в состоянии ее вынести, – шутливо произнес Паттерсон.

      – Тони может вынести правду, – сказал Оливер, – у него хватит мужества.

      Паттерсон кивнул.

      – Да, это верно. Ему ведь уже тринадцать.

      Он немного отпил из бокала и поднял его, разглядывая на свет.

      – А как насчет Люси? – спросил он.

      – О ней не беспокойся, – уверенно сказал Оливер.

      – Она того же мнения, что и ты? – поинтересовался Паттерсон.

      – Нет.

      Оливер сделал нетерпеливый жест.

      – Ее бы воля, парень дожил бы до тридцати лет, считая, что детей находят в капусте, что люди никогда не умирают, а конституция гарантирует Энтони Крауну пожизненное всеобщее обожание.

      Паттерсон усмехнулся.

      – Ты вот улыбаешься, – сказал Оливер. – Пока у человека не родится сын, он полагает, что должен только выкормить его и дать образование. А потом оказывается, что надо ежечасно сражаться за его бессмертную душу.

      – Тебе бы завести еще нескольких. Тогда бы дискуссия шла более мирно.

      – Что ж, других детей у нас нет, – спокойно сказал Оливер. – Ты поговоришь с Тони или нет?

      – Почему бы тебе самому не побеседовать с ним?

      – Я хочу, чтобы это прозвучало официально, – ответил Оливер. – Чтобы он услышал из авторитетных уст приговор, не смягченный любовью.

      – Не смягченный любовью, – тихо повторил Паттерсон, думая: «Странный человек Оливер. Я не знаю никого, кто бы так выразился – не смягченный любовью. Приговор из авторитетных уст: “Мой мальчик, не надейся дожить до глубокой старости”». – Хорошо, Оливер. Под твою ответственность.

      – Под мою ответственность, – сказал Оливер.

      – Мистер Краун?

      Оливер повернул голову. К лужайке со стороны дома подошел молодой человек.

      – Да, – сказал Оливер.

      Юноша остановился перед мужчинами.

      – Я – Джеф Баннер, – представился он. – Меня направил