Ассизские хроники. Роман Брандштеттер

вечера. Ночь быстро приходит на смену усталому дню. Солнце поспешно скрывается за горами, до последнего мгновения окрашивая пейзаж в цвет светло-красной меди. Все, что следует потом, – это уже ночь. Может быть, именно поэтому покой на границе дня и ночи – лишь иллюзорный. Золотые дома, словно сборище нищих, прильнув друг к другу, стоят без движения; скалы молчат, и мул уже давно улегся на соломенной подстилке; но все же мир не дремлет, пребывая в большой тревоге, как будто не доверяет закату солнца и надвигающейся ночи. Эта земля никогда не отдыхает. Она находится в постоянном ожидании, все время бодрствуя и воспринимая все, что вокруг нее происходит: небо, которое, подобно лестнице Иакова, соединяет город со звездами; дневные события и сны ночи; дуновения ветра, шумящего среди кактусов; людей, которые тяжело дышат во сне за муслиновыми шторами.

      Душная иерусалимская ночь. Дует знойный ветер пустыни, похожий на власяницу, наброшенную на нагое тело.

* * *

      Над горами Иудеи поднимается луна. Лунный свет длинными полосами ложится на огромные кактусы, своими очертаниями напоминающие фантастических животных с десятками косматых лап. Со стороны Старого города, вместе с запахом подгоревших олив и острым ароматом пряностей, доносится горловое пение муэдзина. Бедуин в темной одежде и белом бурнусе, покачивая бедрами и едва сгибая ноги, танцующей походкой проходит мимо нас, как библейское видение…

      Нас волнует проблема внутреннего поступка. В каждом человеке таится море скрытых грехов и искушений, которые, скованные цепями, покоятся на дне души, как каторжники на дне корабля. Что же делать с тем адом, который в нас заключен? Как освободиться от бремени молчаливых искушений, нарушающих ясность нашей внутренней жизни и вносящих сумятицу в душу?

      Мы одиноки. Все люди, которые были гостями нашей жизни, ушли. Глубина и восприимчивость наших чувств ограниченна. Некоторые люди с трудом умещаются в них и тогда уходят, чтобы никогда к нам не вернуться. В этом нет ни их, ни нашей вины. Самое важное в этом нелегком расставании людей – вероятно, только следы пережитого, которые остаются в нас. Этим следам мы с горечью даем имя человека, запечатлевшего их.

      Луна, еще минуту назад золотая и безмятежная, теперь в лисьей шапке, как в рыжей короне, беспокойно плывет по небу, в котором слышится отголосок бури, приближающейся со стороны иудейской пустыни.

* * *

      Узкая улочка в Старом городе. Полуденный зной мучителен. Мы сидим в арабской кофейне и пьем черный кофе. Неподалеку отсюда тянется вверх Виа Долороза[2]. Мы разглядываем каменные стены вокруг, разноцветное белье, развевающееся на знойном ветру, зеленые жалюзи соседнего дома. Какой-то араб со слезящимися глазами идет по улице, выплевывая белые семечки дыни. Охрипший граммофон, который давно уже наигрывал какую-то восточную мелодию, внезапно замолчал. С улицы повеяло пустотой.

      Надо быть осторожным в оценках человеческой жизни, полной падений и отчаянных метаний. Суд над

2

Виа Долороза (лат. Via Dolorosa, «дорога Скорби») – улица в Иерусалиме, по которой Иисус Христос шел на Голгофу (здесь и далее – примечания переводчика).