Бойцовский клуб. Чак Паланик

я Марлу не люблю, да и Тайлер меня больше не любит. Когда я говорю «любить», я имею в виду «любить» не в смысле «заботиться», а в смысле «обладать».

      Без Марлы Тайлер был бы никем.

      Осталось пять минут.

      Быть может, мы войдем в легенду, а может, и нет. Скорее всего, нет, говорю я, но продолжаю чего-то ждать.

      Кто бы узнал об Иисусе, если бы не было евангелистов?

      Осталось четыре минуты.

      Я отодвигаю ствол языком, так чтобы он уперся в щеку, и говорю:

      – Ты хочешь войти в легенду, Тайлер, дружище? Я помогу тебе. Я-то ведь знаю всю историю с самого начала.

      Я помню все.

      Осталось три минуты.

      2

      Огромные ручищи Боба вдавили меня в темную ложбину между его огромными потными обвисшими титьками – огромными как сам Бог. Здесь, в полуподвальном помещении под церковью мы встречаемся каждый вечер: вот это Арт, это Пол, а это Боб. Широченные плечи Боба заменяют мне горизонт. Прямые светлые волосы Боба демонстрируют, что случится с вашей прической, если использовать гель для укладки волос в качестве бальзама: в природе таких прямых, густых и светлых не бывает.

      Огромные ручищи Боба обнимают меня, а его ладонь, похожая на лопату, прижимает мою голову к титькам, украшающим с недавних пор его мускулистый торс.

      – Все будет хорошо, – говорит Боб. – Ты поплачь!

      Всем своим телом я чувствую, как внутри Боба окисляются питательные вещества.

      – Может быть, у тебя еще ранняя стадия, – говорит Боб. – Может, у тебя всего лишь семинома. От семиномы еще никто не умирал.

      Плечи Боба поднимаются в могучем вздохе, а затем опадают толчками. Поднимаются. Опадают.

      Я хожу сюда уже два года каждую неделю, и каждую неделю Боб обнимает меня и я плачу.

      – Ты поплачь! – говорит Боб. Плечи поднимаются и опускаются, а я всхлипываю им в такт. – Плачь, не стесняйся!

      Большое мокрое лицо прижимается к моей макушке, и тут-то я обычно начинаю плакать. Я один и темнота кругом. Плакать легко, когда ты ничего не видишь, окруженный чужим теплом, когда понимаешь: чего бы ты ни достиг в этой жизни, все рано или поздно станет прахом.

      Все, чем ты гордишься, рано или поздно будет выброшено на помойку.

      Я один и темнота кругом.

      Я не спал уже почти неделю.

      Тогда-то я и познакомился с Марлой Зингер.

      Боб плачет, потому что шесть месяцев назад ему удалили яички. Затем посадили на гормональную терапию, титьки у Боба выросли потому, что у него слишком высокий тестостерон. Если поднять уровень тестостерона в крови, то ваши клетки начнут вырабатывать эстроген, чтобы восстановить баланс.

      А я плачу, потому что жизнь моя не имеет смысла и кончится ничем. Даже хуже, чем ничем – полным забвением.

      Когда в крови слишком много эстрогена, у тебя вырастает сучье вымя.

      Плакать легко, если знаешь, что все, кого ты любишь, когда-нибудь или бросят тебя, или умрут. Долговременная вероятность выживания каждого из нас равна нулю.

      Боб