Там, где кончается река. Чарльз Мартин

кивнул, наблюдая, как по реке медленно ползет баржа.

      – Только не говори, что он и их обработал.

      – Ну да. И так запросто. Объяснил, что с ними будет, если не послушаются. Восхитительно, как он всучивает тебе то, что, по его мнению, нужно, и все это якобы в твоих же интересах. – Я покачал головой. – Сплошные манипуляции.

      Эбби зацепилась за меня ногой и приподнялась, точно при помощи рычага, чтобы наши глаза оказались на одном уровне. Вместо округлых форм – костлявые коленки и лодыжки как палочки. Кости бедер, некогда напоминавших восхитительный изгиб песочных часов, теперь выпирали из-под ночной рубашки, которая свободно болталась на плечах. За четыре года кожа у Эбби сделалась почти прозрачной, словно выцветший на солнце холст. На ключицах она обвисала, точно платье на вешалке.

      Шаги внизу затихли. Эбби посмотрела в пол.

      – Они хорошие люди. Делают это каждый день.

      Кровать была старая, красного дерева, с четырьмя столбиками и пологом – о такой мечтает каждая южанка. Она возвышалась на метр над землей, так что взбираться приходилось по лесенке – и да хранит Господь того, кто свалится ночью! В ней были два преимущества: во-первых, тут спала Эбби, а во-вторых, если я ложился на бок, то мог смотреть поверх подоконника и любоваться видом на чарлстонскую гавань.

      Эбби смотрела в окно, за которым расстилался целый мир. Над водой блестели красные и зеленые огни. Она взяла меня за руку.

      – Как там?..

      Я развязал платок у нее на голове, и он упал с плеч.

      – Прекрасно.

      Эбби перекатилась ко мне, положила голову на грудь и запустила пальцы в расстегнутый ворот рубашки.

      – Тебе нужно побывать у психолога.

      – Очень смешно. Твой отец только что сказал то же самое. – Я смотрел на реку, машинально касаясь пальцем уха и шеи Эбби. По каналу плыла рыбачья лодка. – Точнее, он твердит это уже четырнадцать лет.

      – На этот раз, полагаю, стоит прислушаться.

      Кормовой фонарь лодки медленно покачивался, когда она встречала волну, отчего казалось, что лодка летит, не касаясь поверхности.

      Глаза у Эбби запали, веки потускнели.

      – Пообещай мне кое-что, – прошептала она.

      – Я уже обещал.

      – Я серьезно.

      – Хорошо, но только если это не касается твоего отца.

      Она выдернула волосок у меня на груди.

      – Эй, их здесь не так уж много!

      Пальцы у Эбби длинные. Теперь, когда она похудела, они казались еще длиннее.

      – Ты закончил? – Она погладила меня по груди. – А то я вижу еще один.

      Такова Эбби. Потеряла тринадцать килограммов, но по-прежнему способна шутить. Я к этому привык. Палец, уставленный мне в лицо, символизировал силу и бодрость духа, а также «Я люблю тебя больше всех на свете».

      Эбби почесала мою грудь и кивнула в сторону отцовской фотографии.

      – Как считаешь, вы когда-нибудь сумеете поговорить?

      Я уставился на снимок. Мы сделали его в прошлом году на Пасху, когда сенатор спускал на воду свое новое приобретение – яхту. Он стоял, держа за горлышко бутылку шампанского, и морской бриз играл с его седыми