Краса непутёвая. Александр Николаевич Лекомцев

разволновалась больше, чем Ирина. – Ведь они редко ошибаются. Ты, кристально чистая девушка, стала пить, как сапожник. Да и, вряд ли, сейчас так сапожники так пьют. Каждый за своё место держится. Безработица… вечная и беспредел!

      – Но у меня нет никаких прогулов и нарушений дисциплины?

      – Этого ещё не хватало! А твой сокол ясный, рыжий в крапинку, Бова-богатырь, который метр с кепкой в прыжке, причём, с шестом, давно уже живёт с сорокалетней спившейся Клавдией. Есть тут такая. Всем даёт, да никто не берёт. А ему, твоему козлу, всё равно, с кем пить и на ком лежать.

      Ирина вдруг прикрыла рукой рот, вскочила со стула и выбежала на улицу. Её, явно, тошнило. Екатерина Михайловна с сочувствием посмотрела ей вслед. Взяла чашку с остывшим чаем, преподнесла к губам. Вскоре вернулась и Татану, смущённо сказала:

      – Что-то меня затошнило, и голова закружилась.

      – Сколько?

      – Я не поняла, Екатерина Михайловна, что «сколько».

      – Всё ты поняла, Ирочка. Я о сроке твоей беременности спрашиваю.

      – Три месяца. Чуть больше. У нас сразу же получилось… в мае. Я не хотела, но так произошло.

      Она разрыдалась, закрыв лицо руками. Екатерина Михайловна придвинулась к ней вместе со стулом, обняла её. В глазах её заблестели слёзы. Ирина подняла голову и сказала, по-взрослому:

      – Прямо, не знаю, что и делать.

      – Делать надо… аборт. Не стоит ломать себе жизнь, Ира. А впрочем, можно и родить. Ты без жениха не останешься. Красота твоя не блекнет, но разума, ты уж извини за прямоту, у тебя становится всё меньше и меньше.

      – Я не знаю, как поступить, Екатерина Михайловна. Но я очень хочу, чтобы у меня был ребёнок. Но в сентябре поздно уже что-то делать.

      – По большому счёту, и сейчас уже не желательно заниматься такими… ковыряниями. Медицина, правда, получше стала, но… потом может случиться так, что детей рожать не сможешь,– Екатерина Михайловна была озабочена и рассудительна. – Такое дело всем известно и понятно.

      – А я хочу! Мне хочется иметь мужа, много, много детей.

      – Он знает, твой Гера, об этом?

      – Да. Он говорит… он говорит, что я нагуляла его с каким-то Пашкой. Но я не знаю, тётя Катя, ни какого Пашку. Я никого… в этом смысле не знаю, кроме Геры.

      – Ещё бы! Такому гаду надо всегда наставлять рога. Он – не мужик, и таковым даже в ином мире уже не станет. Но мне и тебе понятно, что ребёнок, которого ты носишь в себе, от него, от… гнусного пеодаракиса. Ничего, что я с тобой, Ирина, на греческом языке разговариваю?

      – Мне не до шуток,– Ирина машинально сделала большой глоток чая.– Впрочем, и вам тоже, я знаю, Екатерина Михайловна.

      – Какие тут могут быть шутки, Ирочка? Смех сквозь слёзы… называется,– Залихватова обняла Ирину за плечи, прикоснулась щекой к её щеке. – Но ты не волнуйся. Если что, то его очень просто, Ира, женить на тебе. Надо подать на него в суд за развращение малолетних… Да, именно! Тебе пока только шестнадцать лет. В тюрьму, я уверена, ему не захочется идти. Таких вот, славных, как твой Гера, нигде не любят. На зоне