Падение «Вавилона». Андрей Молчанов

кителя, кабинет покинул, не забыв, правда, запереть за собой дверь.

      Любопытствуя, я взял в руки одну из папок. Какой-то Подколозин…

      И – замер, обожженный неясной, но стремительно формирующейся в сознании мыслью…

      На подоконнике лежала самая тощая из стопок – всего лишь пять папок.

      Я, сомнамбулически привстав со стула, подошел к окну и на верхней папке узрел свою фамилию…

      Вероятно, это была какая-то особая стопка, даже наверняка особая.

      Далее чисто механическим жестом я взял свое личное дело, переложив его в ту стопку, где лежало дело Подколозина, а его папку, да прости мне, неведомый собрат по несчастью, уместил в категорию «избранных».

      Капитан, чьи командные пьяные крики время от времени доносились до меня из-за двери, то и дело забегал в кабинет с целью приобщения к своему заветному сосуду, из которого он, казалось, черпает необходимую энергию, и внимания на меня при этом обращал не более чем на гипсовый бюст Ленина, с искренне-устремленным любопытством взиравшего на капитана с высоты канцелярского книжного шкафа.

      Впрочем, однажды капитан, как бы спохватившись, подошел к стопке «элиты» и, взяв дело Подколозина, долго и недоумевающе разглядывал его, видимо, ощущая какое-то несоответствие в фамилии, но затем, махнув рукой, положил папку на место и, судорожно прижав ладонь к животу, поспешным аллюром удалился прочь, громко у порога пукнув и дверь за собою не затворив.

      После командующий кабинетом появился в компании низкорослого старшего лейтенанта с петлицами инженерных войск и, указав на меня корявым пальцем, произнес:

      – Это твой!

      – Пошли, – зловеще сказал мне лейтенант, забирая с подоконника стопку «элитарных» досье.

      В этот момент в кабинет вошел другой разночинец – прапорщик внутренних войск, сунул под мышку свою кипу картонок, среди которых находилось и мое подметное «дело».

      Меня отконвоировали в толпу одинаково лысых молодых людей, плотно толпившихся в зале, после чего старший лейтенант зачитал фамилии пятерых особо отмеченных, в состав которых моей коварной волей был зачислен послушно вышедший из толпы розовощекий двухметрового роста Подколозин.

      Огласив список, лейтенант придирчиво осмотрел свою пятерку, не узрев в ней меня, скользнул по толпе испытующим взором, но, так и не отыскав среди однообразия лысых голов искомую, принялся перебирать свои папки, идентифицируя личности подведомственных ему призывников.

      В этот момент прапорщик, собиравший свою команду, выкрикнул:

      – Подкопаев!

      И я пошел на зов, искоса наблюдая за действиями лейтенанта, кто, претерпев некоторое раздумье, повел свою пятерку на выход, озабоченно почесывая подбородок.

      У двери, ведущей на лестницу, он обернулся в сторону кабинета, из которого вышел капитан-распределитель с высокомерно-отрешенным выражением физиономии, и, оценив, видимо, данное выражение, лейтенант усмехнулся понятливо, мигом все свои сомнения отринув.

      Дверь