Вендетта. День первый. Антон Леонтьев

по его адресу вечером, то уже со двора увидела свет в окнах квартиры.

      Дверь ей открыл грузный пожилой человек с большой лысиной, в тренировочных штанах и засаленной фланелевой рубашке.

      – Степан Игнатьевич? – спросила Настя. – Добрый вечер. Я все же хотела поговорить с вами, если позволите. Меня зовут Анастасия Лагодина, и...

      – Катись отсюда, иначе вызову сейчас милицию! – завопил Хрипунов визгливо. – Ишь чего, повадились ко мне ходить! Сначала мамаша, теперь еще и дочка! Не хочу ничего знать, моя хата с краю, я вообще пешка во всей этой истории!

      – Степан Игнатьевич, в таком случае мне придется сделать то, что я давно планировала! – заявила девушка. – Я обращусь на телевидение, где у меня имеются очень хорошие связи, и завтра перед вашей квартирой окажется команда репортеров.

      – Что ты мелешь? – вскинулся пенсионер. – Какое телевидение? Ты что, совсем с ума сошла, девка? Ты ж под монастырь не только себя, но и меня, и мою семью подведешь!

      – Тогда ответьте на мои вопросы, и я оставлю вас в покое, – настаивала Настя.

      Степан Игнатьевич нехотя отступил в сторону, распахивая широко дверь.

      – Ладно, пять минут у меня для тебя найдется. Ну, заходи!

      Настя прошла в тесную, пропахшую кошачьей мочой прихожую. Хрипунов провел девушку на крошечную кухню, указал на колченогую табуретку, прикрыл дверь и поставил на газовую плиту старенький чайник.

      – А ведь я тебя помню, – сказал патологоанатом неожиданно. – Только тогда ты была еще девчонкой, а сейчас вон какая стала... Сколько тебе – девятнадцать, двадцать?

      – Вы были тогда в... морге, когда я прощалась с папой? – спросила Настя, и Хрипунов кивнул.

      – Ты вся в мамашу пошла, – добавил пенсионер. – Она тоже на лестнице шумела, пришлось ее впустить. И чего вы такие неугомонные?

      – Мама умерла, – сказала тихо Настя.

      Хрипунов вздрогнул, отодвинул занавеску, посмотрел во двор и озабоченно покачал головой.

      – Господи, и за что мне такая кара! Я не хочу сдохнуть, не хочу, чтобы беда коснулась моей семьи.

      – Вы что-то знаете! – сказала убежденно Настя. – Степан Игнатьевич, вы же... вы же проводили вскрытие! Прошу вас, скажите!

      Хрипунов вместо этого заявил:

      – Да, жаль твою мамашу, но ведь она сама виновата. Предположу, что не своей смертью женщина умерла, наверняка несчастный случай. Что, машина сбила или кирпич на голову свалился?

      – Разбойное нападение, – ответила Настя. – Только инсценированное, как я считаю. Маму убили, потому что она слишком много знала!

      Чайник засвистел, Хрипунов снял его с плиты и плеснул в кружку воды.

      – Ничего не знала она, твоя мамаша, – сказал он, ставя перед Настей кружку с мутной жидкостью, совсем не похожей на чай. – Но много шумела, поэтому ее и хлопнули. Сидела бы тихо, волну не гнала бы, может, все бы и обошлось.

      Степан Игнатьевич помолчал, взглянул на Настю и добавил:

      – И ты, если не успокоишься, тоже, как и маманя, кончишь.