Я признаюсь. Анна Гавальда

начинаю с нуля под сенью призраков Дюма, Вольтера, Гюго или же Пьера и Мари Кюри. Я знаю, это смешно, но честное слово, это правда. Я в это верила. Эти люди мне помогали. Большую часть нашей прошлой жизни мне пришлось упаковать и вывезти на склад, а здесь мы не имели права даже имя свое указать на почтовом ящике. Это мелочь, но дьявол прячется в мелочах, и уж тут он мог ликовать вовсю, ибо, хоть я и была прописана у одного из моих дядьев, но без почтового ящика, в таком паршивом жилье под самой крышей, поддерживаемые лишь мертвецами, куда более живыми, чем мы сами, на самом деле мы как бы перестали существовать. Нас не было ни там, ни где бы то ни было еще, и, перестав существовать, мы – пятилетний Рафаэль, Алиса трех с половиной лет от роду и я, тридцатичетырехлетняя в ту пору, – сами себя коварно отрезали от остального мира.

      Отец детей погиб в автокатастрофе в прошлом году. Это был депрессивный, элегантный и добросовестный мужчина, оставивший меня с глубокими сомнениями относительно случайности своего столкновения с поклонным крестом на пустынной дороге в Финистере[12], но с полной определенностью в материальном плане, оставив мне в наследство, помимо двух сирот и сильно искореженного «Ягуара», денежное возмещение по договору страхования жизни, защищавшее нас от нужды на несколько лет вперед. На сколько именно, мне было неизвестно.

      Он был гораздо старше меня, знал, что болен, не мог смириться с тем, что ему придется угасать на наших глазах, и без устали мне твердил, что я должна найти себе более молодого и здорового любовника, что я должна это сделать для себя, для детей и для успокоения его души. Главное, любовь моя, для успокоения моей души… Ты же знаешь, я такой эгоист… Я затыкала ему рот, сколько могла, своими поцелуями, протестами, отказами, бравадами, смехом и слезами, а потом, в конце концов, он все-таки утер мне нос.

      Я очень на него разозлилась. Долгое время мне казалось, что, якобы избавив нас от переживаний по поводу своей деградации, он, наоборот, навсегда нас на них обрек. Я не позвала детей на его похороны и родных его не позвала, я одна проводила его в крематории Пер-Лашез и, возвращаясь обратно на метро, прятала под свитером еще теплую урну. В тот вечер я до смерти напилась с Лоренцем В., его партнером, и упросила его трахнуть меня. Я тогда была очень сентиментальна, как это часто бывает с молодыми вдовами. Я прожила несколько месяцев с головой, зажатой в придорожном кресте, а потом решила переехать, и эта маленькая квартирка нас спасла.

      Здесь не было ни мебели, ни воспоминаний, ни соседей, ни мясника, ни булочницы, ни киоскера, ни официанта кафе, ни виноторговца или служащего химчистки, который бы знал его и любил, потому что он был на редкость приятным человеком, здесь не было детсадовских друзей, столь же простодушных, сколь безжалостных, ни сочувствующих воспитательниц, слишком добрых, чтобы быть искренними, ни ориентиров, ни привычек, ни почтового ящика, ни дверного звонка, ни лифта, ни подстраховки, ничего – и мы наконец смогли расслабиться в нашем горе.

      Вся наша жизнь теперь сжалась до четырех точек: универсам внизу, детский сад на улице Кюжа, аллеи Люксембургского сада и last but not least[13] паб «Бомбардировщик»,

12

Финистер – самый западный департамент Франции, название которого буквально означает «край земли».

13

Последняя, но не менее важная (англ.).