Я признаюсь. Анна Гавальда

и видавшая виды тетка, так вот после паузы, не поднимая головы, он задумчиво добавил:

      – И тем не менее. Вот вы, Людмила, например. Вы. Вы живое доказательство того, что поэты нужны. Вы…

      Я не сдвинулась ни на миллиметр, потому что мне было очень любопытно узнать, кто же я такая.

      – Вы настоящая блазонная мечта.

      – Что, простите?

      Он просиял. И наконец вернулся к нам:

      – В шестнадцатом веке, – затараторил он, снова повеселевший и уверенный в себе, – все рифмачи, стихоплеты, версификаторы и прочие фантазеры прикладывали к этому руку, или, иначе говоря, припадали к тем божественным прелестям, коими порой вы милостиво нас одариваете. Сочинение блазона состояло в прославлении разных частей женского тела исключительно простым и деликатным образом, и вот вы, прекрасная Лулия, когда я увидел вас…

      Он придвинулся ко мне и, коснувшись моей головы, мягко проговорил:

      Кудри длинные, прекрасные и вольные,

      Тем сильнее мое сердце полонившие…[4]

      Его рука скользнула по моим пирсингам к кольцу в ухе:

      Ушко в сердце отражает

      То, что ротик выражает.

      Кто до щек решил дойти,

      С ушком должен речь вести…[5]

      И я окончательно окосела:

      Мглу рождает и гонит прочь

      Бровь изогнутостью своей…[6]

      Затем его палец, как в детской считалке, проследовал дальше:

      Нос ни длинный, ни короткий,

      Гладкий, ладный и красивый…[7]

      Я улыбалась. Он дотронулся до моих зубов:

      Зубов прекрасных ровная гряда,

      Ваш строй глаза не может утомить,

      Но грустно, коль вас некуда вонзить[8].

      И тут я рассмеялась.

      Ну а рассмеявшись, поняла, что я сдаюсь. Ну то есть могу сдаться. Что как-то разом вдруг запахло жареным.

      На табло замигала надпись «Поезд приближается». Я встала.

      Он последовал за мной.

      На горизонте никого, и мы сели друг напротив друга.

      И снова воцарилась старая как мир, странная тишина, затерянная в стуке колес. Несколько минут спустя он заявил как ни в чем не бывало:

      – Конечно, существуют и другие… Я имею в виду блазоны. Вы ведь догадываетесь, что между вашими волосами и кончиками пальцев находятся, вернее – могли бы найтись множество иных источников вдохновения…

      – Да неужели? – стараясь не улыбаться, ответила я.

      – Самый известный, например. «Блазон о прекрасном соске» великого Клемана Моро.

      – Могу себе представить…

      Я пересчитывала лампочки в туннеле, чтобы сохранить серьезный вид.

      – Или же, к примеру, о пупке. Сей Узелок из божьих рук как завершенье совершенств последним самым вышел, – он смотрел на меня и улыбался, – сей уголок, где сладок зуд в преддверьи наслаждений…[9]

      – Даже о пупке?!?! – удивилась я тоном маленькой подлизы, чрезмерно интересующейся

4

Отрывок из блазона «Волосяной браслет» Меллена де Сен-Желе (ок. 1491–1558).

5

Отрывок из «Блазона об ухе» Альбера Леграна.

6

Отрывок из «Блазона о бровях» Мориса Сева (ок. 1501 – ок. 1562).

7

Отрывок из «Блазона о носе» Эсторга де Болье (ок. 1495–1552).

8

Отрывок из «Блазона о зубах» Эсторга де Болье.

9

Отрывок из «Блазона о пупке» Бонавантюра Деперье (ок. 1510 – ок. 1544).