MONO. Юлиан Улыбин

не думала о том, как он живет со своей утратой. Мне было двенадцать, что я могла понимать? Ребенок. Вначале отец еще пытался держать себя в руках. Но так продолжалось недолго. Однажды он вернулся домой пьяный до беспамятства, и после я больше не видела его трезвым. Он пил восемь лет, беспробудно, каждый день. Пропил свой бар, потом заложил квартиру. Я запомнила его исключительно в лежачем положении. Блюющим, ползающим по квартире на четвереньках. В семнадцать не выдержала этого постоянного кошмара, собрала вещи и переехала к бабушке, в ее однокомнатную квартиру на окраине столицы.

      Бабушка старенькая, но мы с ней быстро поладили. Я не видела отца три года, а потом встретила на похоронах бабушки. Да, наша бабушка умерла, и мне очень жаль, если ты не сможешь ее вспомнить. Для нас с тобой это огромная утрата.

      Отец стоял у гроба в черном костюме, мятой рубашке без галстука и уже по привычке рыдал. Он рыдал часто в последние годы. Нажрется и рыдает. Мой Великан стал для меня жалким.

      Возможно, именно в этот момент, провожая глазами бабушкин гроб, я возненавидела Великана всем сердцем, каждой клеточкой, по-настоящему и безвозвратно. До сих пор, закрывая глаза, вижу его рыдания, сопли и блевотину. Он перечеркнул мое детство, разрушил образ великана-чародея и превратился в сущность без пола и будущего.

      Отца не было рядом, когда я бросила школу. Он исчез, самоустранился, похоронил себя живьем. Он разрушил мою жизнь. На генетическом уровне вдавил в бесконечные фобии. Я боюсь всего. Меня пугают даже лунные затмения, четные номера, красные сигналы, лед, холод, замкнутые пространства, шумные компании, я не хожу по краю тротуара, не наступаю на люки. Думаю, что не стоит оглашать полный список, потому как попросту может не хватить страниц.

      Сейчас в баре я сказала ему в лицо о своем презрении, и его прорвало.

      – Родион, тебе плохо? Может, воды? – подбежал к нашему столику официант из зала.

      Отец опустил голову на стол и, прикрыв руками затылок, отмахнулся.

      – Сейчас принесу. Старик, возьми себя в руки!

      Честное слово, даже не знаю, о чем дальше писать.

      Не в моих силах было его простить и не в моей власти полюбить снова. Любовь… Шесть букв, смысл которых так просто было когда-то дарить друг другу. Сейчас он казался беззащитным Великаном, но на самом деле он и был беззащитен. Мой Великан опустил руки, сдался и решил уйти. Я почувствовала, что его жизнь в моих руках. Ты представляешь жизнь человека в руках, словах, в тембре голоса, желании слушать и умении прощать? Мне было больно, очень! Так сильно, как только может быть больно.

      – Папа, возьми себя в руки! Мне плевать на твои чувства и самобичевание. Ты утопил себя в горе и меня всю жизнь тащишь за собой на дно, начиная с дороги, которая забрала у меня маму.

      – Прости меня. Я изменился. Уже пять лет, как я не пью. С бабушкиных похорон ни капли. Мне просто ее не хватает. Ты знаешь, как это – любить по-настоящему?

      Тогда я еще этого не знала. Он смотрел на меня, не отводя глаз.

      – Любить