Тайный коридор. Андрей Воронцов

вы намерены серьезно заниматься этим делом, – продолжал Звонарев, – то, будьте любезны, прикройте меня от Лубянки хотя бы справками. Почему все удары должен принимать я? Знаете, какая мысль мне пришла сейчас в голову? Все мои неприятности на работе, и неприятности в Литинституте, которые произошли накануне и о которых вы еще не знаете, и ваша сегодняшняя новость о загадочном исчезновении Немировского и компании – это звенья одной цепи, берущей начало с моего визита к Трубачеву и визита ко мне кагэбэшников. Я рассказал им о некоторых словах Трубачева, после чего они потребовали от меня подписку о неразглашении. Кое-что, но без протокола, я скажу и вам, чтобы и вы поняли, во что вы вместе со мной вляпались. Так вот, полковник сказал, что, по сведениям военной разведки, агентура ЦРУ все больше внедряется в КГБ. Причем он имел в виду не какие-то конкретные уровни – скажем, рядовых сотрудников, среднее звено либо руководство, – он имел в виду всех. Сверху донизу.

      Сергей Петрович заморгал.

      – Как вам это нравится?

      – Как юрист я не должен забывать, что вы… кхм… – Черепанов откашлялся и искоса глянул на Алексея, – писатель. Может, вы сейчас сочиняете детективный роман, и воображение у вас разыгралось?

      – И я придумал Немировского с его людьми, которые пришли на подстанцию, и пустившего себе пулю в голову полковника, которого ждала блестящая карьера? И я вообразил, что меня, студента Литинститута, бывшего на хорошем счету, вдруг захотели исключить, а на «скорой», при хронической нехватке медперсонала, перевели на три месяца в телефонисты? – с горечью спросил Алексей.

      Сергей Петрович слез со стола.

      – Трубачев погиб от выстрела в сердце. Давайте ваши сигареты, – потребовал он.

      – Что? – не понял Звонарев.

      – Сигареты, говорю, давайте. Курить будем.

      Алексей захохотал, освобождаясь от напряжения последних трех дней; глядя на него, залился крякающим, рассыпающимся горохом смехом Черепанов. Отсмеявшись, следователь проворно открыл скрежещущий замок несгораемого шкафа и, запустив в него руку по плечо, нашарил там и достал тяжелую хрустальную пепельницу.

      – Скелет в несгораемом шкафу майора Черепанова, – весело прокомментировал Алексей.

      – Да нет, я совсем бросил, просто, когда понервничаю… – смущенно пробормотал Сергей Петрович. Он блаженно, с выражением человека, готового предаться пороку, понюхал сигаретку («Яву» «явскую», как тогда говорили, то есть «Яву» табачной фабрики «Ява»; ведь была еще и «Ява» «дукатская», фабрики «Дукат», уступавшая по качеству «явской») и закурил.

      – Признаюсь вам, – тихо сказал он между затяжками, пуская маленькие колечки, – и меня удивило, что мое сообщение КГБ о людях, разгуливающих с их удостоверениями и бланками, не вызвало у них немедленного желания провести собственное расследование. Они ограничились ответом, что не было таких, и все. Как будто остальное их не касается!

      Хорошее настроение Звонарева сразу улетучилось.

      – Вот-вот, – кисло сказал он, ссутулился и погрузился