Президент не может умереть. Владимир Гриньков

подошел к холодильнику, распахнул дверцу:

      – Это все в вашем распоряжении.

      Гареев хмыкнул, разглядев содержимое. Холодильник был под завязку набит спиртным.

      Дверь бесшумно отворилась, и угрюмый молодой джебраец внес в комнату огромный поднос, уставленный дымящимися блюдами, водрузил его на столик и так же бесшумно исчез.

      – Садись с нами, – предложил полковник провожатому.

      Хомутов перевел.

      – Благодарю. Работа.

      – Ну, ступай, – махнул Гареев, и когда джебраец вышел, прикрыв за собой дверь, насмешливо буркнул: – Работа у него, видите ли! Врет, подлец. Боится, как бы не вышло чего.

      Он склонился над подносом, вдохнул ароматный пар.

      – Недурно! А, Хомутов? Ты чего стоишь истуканом? Мой руки, садись.

      Когда Хомутов вернулся в комнату, Гареев уже восседал перед столиком, скрестив ноги, и разливал виски из бутылки темного стекла.

      – Давай-давай, – сказал полковник. – Расслабимся немного…

      Выпили торопливо и тут же налили по второй. Хомутов смотрел на руку полковника, крепкую, с голубоватой сеткой вен. Он боялся Гареева настолько, что не смел посмотреть ему в глаза.

      – Ты чего смурной? – спросил Гареев, но неприязни в его голосе Хомутов не уловил. Виски начинало действовать, и напряжение дня уходило.

      – Да нет, все нормально, – сказал Хомутов торопливо. Ему сейчас хотелось одного – оказаться в посольском городке, и чтобы Люда была рядом.

      – Ты как переводчиком-то стал? – спросил вдруг Гареев.

      – Институт закончил, сначала преподавал в школе, потом в университете. Предложили поработать за границей на нефтепромыслах.

      – А теперь, значит, при посольстве? Понятно, – протянул Гареев. – Нравится в Джебрае?

      – Ничего. Жить вполне можно.

      – «Ничего»! – полковник ухмыльнулся. – А сам зубами за Джебрай держишься.

      – Это не совсем так. Просто…

      – Что – просто?

      – Мне и ехать, в общем, некуда.

      – Квартиры нет в Союзе, что ли?

      – Есть, однокомнатная. Но меня там никто не ждет. Ну, вернусь я – и что? Снова университет, опять сто пятьдесят в месяц… Мне всего сорок с хвостиком. Почему бы и не поработать здесь?

      Хомутов вдруг поймал себя на странной интонации – словно он упрашивает Гареева смилостивиться, дать возможность остаться в Хедаре. Поднял глаза – полковник смотрел на него, не видя, погруженный в себя. Минуту спустя словно всплыл на поверхность, негромко проговорил:

      – А хоть и сто пятьдесят. Все так живут. Или тебе шмотки дороже?

      – Вы не так меня поняли, – заспешил Хомутов. – Я о другом. Здесь у меня работа по душе, люди вокруг прекрасные…

      Он не договорил, потому что Гареев плеснул в стаканы и перебил на полуслове:

      – Вот за людей и выпьем. Люди у нас замечательные, Хомутов. В основном. Но случаются и подонки. Предатели, перебежчики всякие С ними у нас разговор короткий.

      Гареев описал окружность вокруг мускулистой шеи, изображая