Император. Сергей Анатольевич Шаповалов

поднял вверх глаза, и взгляд его наполнился тоской. Жёлтые старческие слезы потекли по небритым обвислым щекам. Он сказал, глубоко вздохнув: – Господи! Помяни её во царствии твоём! Вечная ей память!

      Орлов-Чесменский посмотрел на гостей и с недоумением спросил:

      – Но зачем сейчас? Я бы мог завтра приехать во дворец и присягнуть. Неужели государь не верит в мою преданность? Я верой и правдой служил его матери, служил отечеству. Разве кто может меня упрекнуть в нерадивости или трусости, или, не дай Бог, в предательстве?

      – Воля государя не обсуждается, – напомнил ему Архаров, и сам испугался, что слишком пафосно произнёс последнюю фразу.

      Граф опустил взгляд, задумался, тряхнул большой косматой головой. Решительно сказал:

      – Хорошо, господа, я сейчас оденусь, и мы отправимся в церковь. Там, перед аналоем я дам присягу.

      – Не стоит, – решил вмешаться Ростопчин. – Полночь уже. Храмы заперты. Присягу мы привезли с собой. Довольно будет приложить руку, и мы втроём засвидетельствуем, что вы совершили клятву в верности новому государю.

      – Хорошо, но хотя бы прочту её перед образом, – согласился граф. – Пусть к вам троим Господь тоже будет свидетелем.

      Слуга снял со стены образ и подал его графу. В другую руку всунул зажжённую свечу. Ростопчин раскрыл папку с присягой.

      – Пусть сей отрок держит передо мной присягу, – попросил он, указав на меня.

      – Не все ли равно? – удивился Ростопчин.

      – Возможно, это вам покажется капризом старого дурня, но я так хочу. Я вижу, что он потомственный шляхтич, а мундир у него – солдатский. Я тоже носил солдатский мундир в его годах.

      Я взял присягу и держал её перед графом, пока тот читал, подслеповато щурясь. Старик тяжело дышал. Часто прерывался. Иногда его покачивало, и я думал, что этот огромный, ширококостный старик вот-вот рухнет. Но Орлов прочитал клятву до конца и со свистящим вдохом перекрестился.

      Мы спешно покинули дом графа Орлова. В душе у меня остался неприятный осадок, как будто мы незаслуженно унизили великого человека. Думаю, не у меня одного было неприятно на душе. Всю обратную дорогу Архаров жаловался, как его притесняли и унижали при царствии Екатерины Великой.

      – Но позвольте, о каких притеснениях вы говорите? – Не выдержал Ростопчин. – Вы и орден Святой Анны получили, и генерал-губернатором Москвы служили, потом Новгородской и Тверской губерниями командовали, а сейчас вы – столичный губернатор. Вам грех жаловаться.

      – Ах, что вы! Я к Павлу Петровичу давно душой прикипел. За это меня и одёргивали раньше. Но теперь я всем покажу, как надо служить императору.

      Ростопчин вышел у своего дома на Миллионной. До Зимнего дворца не больше двухсот шагов, и я тоже вылез из тесной, душной кареты Архарова. Решил прогуляться по ночной улице. Ночь была удивительная. Повалил пушистый густой снег, укрывая улицы и дома белым нежным налётом. Архаров попрощался и поехал в другую сторону.

      – Благодарю вас, что были с нами, – пожал мне руку Ростопчин. – Если б не вы, я бы не знаю, как выдержал общество