Император. Сергей Анатольевич Шаповалов

же помню, как с этого дня матушка Екатерина охладела к сыну и невестке. Они сделали своё дело, и в них она больше не нуждалась. Павел – психически не здоров, со своей тягой ко всему прусскому, к муштре и шагистики. Невестка теперь в её глазах легкомысленная дура, не имеющая права называться Великой княжной.

      – Неужели матушка так и выражалась? – удивился фон Пален.

      – В узком кругу, конечно. Но изменение в отношениях её к Павлу и Марии Александровне были хорошо видны. Возможно, именно в это время у Павла Петровича возникло подозрение, впоследствии перешедшее в уверенность, что его отец был незаслуженно унижен и зверски убит по приказу матери. Он начал допытываться у всех, кто был участником или свидетелем тех событий. Матушку Екатерину сей факт насторожил.

      – Помню, в то время начали поговаривать о конфликте между Австрией и Пруссией, – сказал фон Пален. – И Павел Петрович рвался вступить в полк кирасиров армии Фридриха.

      – Да, матушка Екатерина жёстко осмеяла его за этот порыв, – ответил Панин. – Но суть в том, что пыл его остыл, как только доктор Роджерсон объявил, что Наталья Алексеевна вновь беременна. В конце апреля семьдесят девятого с Божьей помощью, она родила здорового мальчика. Нарекли новорождённого Константином. Всё потому, что Россия в те годы одержала победу над Турцией, и у матушки Екатерины были далеко идущие планы по захвату Константинополя. А кто, как не русский правитель должен возглавить новую Византию. Младенец тут же был отправлен в покои императрицы, как и старший его брат Александр. Матушка Екатерина приходит к выводу, что надо вступить в союз с Австрией и приглашает в Петербург императора Иосифа. Павел Петрович, как сторонник Фридриха, был очень расстроен и унижен. К тому же новый деятельный фаворит императрицы, граф Потёмкин с нескрываемым презрением относится к Павлу Петровичу. Высокого роста, здоровый, как бык, с мужицкими повадками, относился к маленькому тщедушному наследнику, как к бедному родственнику.

      – Да, было дело, – кивнул фон Пален и засмеялся. – Я как-то в торжественном карауле стоял в четь именин матушки Екатерины. Явился Павел Петрович с одной синенькой ленточкой и орденом Андрея первозванного, и выходит Потёмкин. У того-то орденов – полная грудь. Взглянул князь одним своим уцелевшим взглядом на Павла Петровича, громко усмехнулся и говорит: «Надобно вам, Великий князь, ещё какую–нибудь побрякушку повесить. Не солидно как-то для царевича». Павел Петрович вспыхнул и отвечает: «Не беспокойтесь. Мои награды ещё впереди». «Конечно, – говорит Потёмкин. – Только грудка у вас хиленькая. Будете ордена вешать, смотрите, чтобы фасад не обвалился».

      – Неужели Императрица хотела посадить на трон в Константинополе Константина? – спросил я.

      – Посудите сами, – ответил Панин. – К нему были приставлены кормилицы и няньки из гречанок. С самого младенчества его учили греческому языку.

      – Императрица была до того жестока, что и Константину не разрешала видеться с матерью? –