И умереть мы обещали. Сергей Анатольевич Шаповалов

да красавчик! – подбадривал его Степан, все больше отпуская длинный повод. – Ну же! Дай огня! Ох, чертяга!

      Конь храпел, высоко подбрасывал копыта, разбрызгивая снег. Увидев меня, Степан коротко поклонился:

      – Здравие, барин.

      – Кто это? – спросил я, любуясь скакуном.

      – Это? О-о! – многозначительно протянул он. – Чудо нерукотворное. Гром его звать. Ваш дядюшка Василий, улан лихой, его в карты у какого-то венгра выиграл. Тот после чуть пулю себе в висок не пустил, до того коня жалко было. А денег нет – проигрыш отдать.

      – А что же дядька его в конюшни держит? В армию с собой не взял?

      – Жалко, говорит. Да разве такому красавчику можно в конюшне застаиваться? Ему воля нужна, простор…

      – Степан, а мне можно на нем проехаться?

      – Ох, барин. Узнает дядька, Василий Петрович, браниться будет…

      – Я же его не загоню. Я хорошо в седле держусь, – начал канючить, уж так хотелось промчаться на этом высоком чудо-коне. – Немного, только до леса…

      – Ай, давай, – поддался Степан на уговоры. – Сейчас оседлаю, да свою кобылку тоже. Проведаем окрест, – подмигнул он мне и повел Грома в конюшню.

      Вскоре я взобрался в седло, погладил коня по крутой упругой шее и тонул. Умное животное все понимало. Даже не приходилось работать поводом. Чуть сжал бока, и он перешел на рысь, а потом – в галоп. Летел так быстро, аж дух захватывало. Степан на своей поджарой пегой кобыле еле поспевал. Я отпустил поводья, давая коню полную свободу. Вот это бег! Вот это счастье – мчаться с ветром наперегонки! Чувствуя, под собой сгусток силы. Дробь от копыт отдавалась в животе веселым стуком. Я и конь – единое существо, сильное, быстрое, непобедимое!

      Поля заканчивались. Впереди чернел густой сосновый лес, который надвое резала неширокая дорога. У самого леса ютилась деревушка, утопающая в снегу. Хаты – белые бугорки, из которых торчали дымящие трубы. По дороге из леса шла вереница людей. Подскакав ближе, я увидел девок, лет двенадцати-четырнадцати в пуховых платках и овчинных тулупах. Заметив меня, они сбились в кучу, о чем-то шушукались, после задорно рассмеялись.

      Я придержал коня. Он недовольно захрапел, но сбавил шаг. На меня уставилось с десяток горящих, любопытных глаз.

      – День добрый, барин, – сказала самая бойкая.

      – И вам Бог в помощь, – ответил я, стараясь говорить твердо.

      – Неужто теперь вы у нас будете за хозяина?

      – Возьмете в горничные? – весело спросила другая, рыжая, веснушчатая.

      Они вновь прыснули, а я почувствовал, как густо краснею.

      – А ну, пигалицы, брысь по хатам! – гаркнул Степан, подоспев мне на подмогу.

      – Ой, Степан Фомич, мы же на барина молодого только посмотреть хотели…

      – Вот, Парашка, я твоему родителю скажу, чтобы он по заду тебе валенком отходил.

      – За что это?

      – За язык длинный.

      – Прощайте, барин, – поклонились девки и со смехом побежали дальше.

      – Зачем