И умереть мы обещали. Сергей Анатольевич Шаповалов

домочадцы взвыли. Все у него было наперечёт, лишней свечи никому не даст. Повар, так вечно с ним бранился, то за чай, то за крупу…

      Хмурое утро подсветило низкое небо. Московскую заставу давно миновали. Сани катили лихо. Дорогу обступил густой хвойный лес. Иногда попадались какие-то косые бревенчатые избенки, а вскоре и вообще не чувствовалось присутствие человека. Но ехать было не скучно. Хорошо, что я на козелки залез. Мы со Степаном болтали всю дорогу. Он мне очень понравился. Рассказал много, и не врал. Иногда мы горланили песни, пугая лесную птицу. Певцы из нас еще те, но никто же не слушает, кроме родителей и сестер в кузовке.

      К Луге подъехали, когда местная церквушка звонила к вечерне. Ночевали в гостинице при почтовой станции. Кормили отвратительно: щами из кислой капусты и перловой кашей с жирной бараниной. Чай какой-то горький и едва темный. В спальне было холодно, хоть и печь пылала березовыми поленьями. Младшая Оленька долго хныкала на руках у маменьки, пока не заснула. Тараканы шуршали. Попискивали мыши. Обленившийся серый кот не обращал внимания на их писк. Мирно дремал у печи, свернувшись клубком.

      Наутро вновь двинулись в путь.

      – В Псков будем заезжать, барин? – спросил Степан.

      – Давай напрямки, – предложил отец. – Болота, наверное, подмерзли. Проскочим.

      – Как скажете, – согласился Степен, и тронул коней по еле заметной дороге, в сторону от Киевского тракта.

      Вскоре густой хвойный лес начал редеть. Появились занесенные снегом проплешины лугов. Над болотами стелилась дымка. Кони резво бежали. Сани скрипели полозьями по снегу. Ехали и ехали…

      – Ох, не нравятся мне эти тучи, – вдруг пробурчал Степан, поглядывая на низкое набухшее небо. – Сейчас как начнет тетка Матрена-едрена перину взбивать… Кабы не заплутать нам.

      Вскоре и вправду закружились крупные снежинки. Горизонт неожиданно пропал в белой пелене. Степан погонял коней, сам про себя вздыхал:

      – Ох, беда! Как бы с дороги не сбиться. Надо было все же до Пскова ехать.

      Снег становился все гуще. Иногда складывалось такое впечатление, как будто сани стоят на месте, а вокруг нас все вертится и кружится. Начинало смеркаться.

      – Степан, ты с пути не сбился? – обеспокоенно спросил отец, выглядывая из кибитки.

      – Ну, что вы, барин! Я же тут каждую тропинку знаю, – с натянутым смешком ответил Заречный, но тут же нахмурился и тихо сказал мне: – Ох, барин, ты глазастей моего, смотри в оба. Нам бы ям не пропустить. Как заметишь огонек, скажи мне.

      – Хорошо, – ответил я и стал пристально вглядываться в крутящееся снежное месиво. В глазах рябило, но ничего не разобрать и на десять шагов.

      – Ох, беда, беда, – вздыхал Степан.

      Лошади начали храпеть и сбиваться с шага. Сани кренились то на один бок, то на другой. Понятно, что мы все же потеряли дорогу.

      – А если к ночи не доберёмся до яму¹⁶, – спросил я.

      – Господь с тобой, – перекрестился Степан. – Не допусти такого, Богородица, – и забормотал: – Отче наш, иже еси на небеси…

      И тут я уловил какой-то звук, будто печально пропел колокол. Неужели померещилось?

16

Ям – почтовая станция в России XIII—XVIII веков, где содержали разгонных ямских лошадей, с местом отдыха ямщиков, постоялыми дворами и конюшнями. Ямом называли также селение, крестьяне которого отправляли на месте почтовую гоньбу и где для этого была устроена станция или стан (по-сибирски – станок).