Метель. Владимир Сорокин

дохтуру в Новоселец, уколол меня и распластал жвало, и совсем не больно, три зуба вынул, а кровищи полтаза нацедилось…»

      Дорога пошла под уклон, лес еще поредел, и вскоре впереди в снежной пелене и замяти возникли неясные очертания большого оврага.

      – Здесь, барин, спешиться надо, – произнес Перхуша. – Наверх по такому снежку мои не вытянут. Чай, не битюги трехэтажныя…

      – Спешимся! – бодро ответил доктор, ворочаясь.

      Они спрыгнули с самоката и сразу по колено провалились в глубокий снег. Дорога здесь была совершенно заметена. Перхуша, заклинив правило в одном прямом положении, схватился за спинку самоката со следами старой, полинявшей росписи, и стал на бегу подталкивать его сзади. Но едва самокат миновал дно оврага и поехал вверх, как сразу стал терять движение, а потом и вовсе встал. Перхуша откинул рогожку, спросил лошадей:

      – Чаво вы?

      Хлопнул над их спинами рукавицами:

      – А ну, разом! А ну, рывом!

      И громко, лихо присвистнул.

      Лошадки уперлись в протяг, Перхуша – в спинку. Доктор тоже схватился за спинку, помогая.

      – Ход-чей! Ход-чей! – высоким голосом закричал Перхуша.

      Самокат тронулся и с трудом пополз наверх. Но вскоре снова встал. Перхуша подпер его сзади, чтобы он не съехал вниз в овраг. Лошади храпели. Доктор было опять навалился, но Перхуша остановил, сплюнул, тяжело дыша:

      – Погодь, барин, сил накопим…

      Доктор тоже запыхался.

      – Такая вот недолга, – улыбался Перхуша, сдвигая свою шапку на затылок. – Ничаво, щас подымимси.

      Они постояли, приходя в себя.

      Мягкий крупный снег валил густо, но ветер вроде поуспокоился и не швырял в их лица снежные хлопья.

      – Не думал, что тут такая крутизна… – придерживая спинку, огляделся доктор, крутя своим широким, белым от снега малахаем.

      – Так тутож ручей, – шумно дышал Перхуша. – Летом едешь вброд. Водица хороша. Как бывалоча еду – всегда слезу да напьюсь.

      – Не сорваться бы вниз.

      – Не сорвемси.

      Постояв и отдышавшись, Перхуша свистнул, крикнул лошадям:

      – А-ну, засади вас! А-ну, рывом! Ры-вом! Рывом!

      Лошадки заскребли по протягу. Седок и возница подтолкнули самокат. Он медленно пополз в гору.

      – А-ну! А-ну! – кричал и посвистывал Перхуша.

      Но через двадцать шагов снова встали.

      – Штоб тебя… – Доктор бессильно повис на спинке самоката.

      – Щас, щас, барин… – задушенно бормотал Перхуша, словно оправдываясь. – Зато потом вниз легко прокотимся, до самой запруды…

      – Зачем же тут дорогу устроили… на такой крутизне… дураки… – негодовал доктор, мотая малахаем.

      – А где ж ее устроить-то, барин?

      – Объехать.

      – А как тут объехать-то?

      Доктор устало махнул рукой, показав, что не намерен спорить. Отдышавшись, снова полезли наверх под свист и крики Перхуши. Еще четыре раза им пришлось стоять и отдыхать. Из оврага