Нагорные тропинки. Статьи о творчестве и биографии А.С. Пушкина. Михаил Гладилин

А ведь когда-то, находясь в келье, он мог избрать себе иную судьбу, прислушавшись к словам отца Пимена:

                                Брат Григорий,

      Ты грамотой свой разум просветил,

      Тебе свой труд передаю…

      О послушнике Григории игумен говорит патриарху:

      и был он весьма грамотен: читал наши летописи,

      сочинял каноны святым; но, знать, грамота далася ему

      не от Господа Бога.

      А «далась» грамота Отрепьеву, если верить его словам, от «пономаря». И необходимо отметить этого скромного средневекового деятеля просвещения, обучающего людей чтению, началам человеческого познания и развития. А вот патриарх «иных грамотных» не жалует и восклицает, узнав о бегстве Григория: «Уж эти мне грамотеи!». Один из бродяг-чернецов грамоту «смолоду знал, да разучился», зато другого и вовсе «не умудрил Господь». Не любит патриарх «грамотеев», и среди монахов их немного. Два гулящих инока, Варлаам и Мисаил, бродяжничают, блуждают по жизни, ни к чему и ни в чем не укрепившись, также подойдя к некой черте, «границе», также став самозванцами. И не так уж безобидны эти веселые и беззаботные «старцы», в особенности Варлаам, (имя которого означает «сын народа халдейского»), устрашающе указывающий: «когда я пью, так трезвых не люблю». Вином подпаивает Шуйский своих гостей, причем перед «последним ковшом» для всех читает «молитву мальчик», и она, молитва эта, уподобляется состоянию общего опьянения. С пьянством сравнивает Пушкин жажду власти у Годунова: «что пьяница пред чаркою вина». А после принятия власти Годунов сзывает народ, «от вельмож до нищего слепца» на пир. Вино и страсть к вину становятся метафорой политического и нравственного опьянения.

      Ну, что ж? как надо плакать, Так и затих! Вот я тебя! вот бука!

      Плачь, баловень!

      (Бросает ребенка об земь. Ребенок пищит.)

      Ну, то-то же.

      Мать, настоящая мать не бросает своего ребенка «об земь». И Пушкин пишет: «баба» – и кем она приходится ребенку, мы не знаем, но она самозваная мать.

      В другой сцене двое из народа на притворство и самозванство властей сами столь же искусно притворяются.

      Один

      Все плачут,

      Заплачем, брат, и мы.

      Другой

      Я силюсь, брат,

      Да не могу.

      Первый

      Я также. Нет ли луку?

      Потрем глаза.

      Второй

      Нет, я слюней помажу.

      «Державные печали»

      Рассмотрим образ еще одного царя в произведении – Феодора Иоанновича.

      Наследую могущим Иоаннам –

      Наследую и ангелу-царю!

      Об «ангеле-царе», Феодоре, Шуйский говорит так:

      А что мне было делать?

      Все объявить Феодору? Но царь

      На все глядел очами Годунова,

      Всему внимал ушами Годунова.

      «Ангел-царь» отстранился от царских дел, а все державные заботы передал шурину Годунову.

      А сын его Феодор? На престоле

      Он воздыхал о мирном житие

      Молчальника.

      Инок