Красный камень Каррау. o'Daniel Thistle

И убьет. …А я мог выжить. Она обещала сделать своим птенцом. Если бы я не расклеился. Идиот, расклеился.

      Парень выронил сигарету и сжал кулаки.

      Я наступил на оранжевый огонек:

      – Ничто бы в тебе не выжило. Смерть – это смерть. Даже если тело потом ходит.

      – …типа, я труп…того?

      – Нечто вроде.

      Давид рассмеялся. Оборвал смех, медленным контролируемым вдохом и таким же выдохом.

      Дверь гаража отворилась, выпуская кудрявую девушку. Её усеянное блестками платье разорвалось и испачкалось. Чужую куртку она держала в руках. Остановилась, ежась и привыкая к холоду . Бросила на нас равнодушный сонный взгляд, и прищурилась, рассматривая ночь.

      – Как давно ты о них знаешь? – Спросил я у Давида. Отодвинулся от холодной стенки гаража.

      – Упырях? Приходится. Когда работаешь на улице.

      – Кем?

      – Никем.

      – Дурь продает. – Сказала девушка. Голос у нее оказался приятным: бархатным и низким, сочным. А вот лицо – блёклым и неинтересным. – А где …тот… со взглядом таким?

      Давид кивнул вперед, указывая на Историка, сжавшегося на границе круга.

      Девушка прищурилась.

      – Ну вы и мудаки… – Прежде чем бегом двинуться к парню. На носках, стараясь не ставить босую стопу на усыпанную острыми камнями дорогу.

      Мудаки?

      Я представил, как это выглядит, если смотреть её глазами. Жестокость, отпустить Историка – зная, что он не уйдет. Оставить сражаться со страхом, на границе света. И стыдом, быть может. Потому что вернуться – признать свою слабость.

      Я не обязан ни с кем из них возиться. И всё же – жестокость. Рациональность всегда жестока.

      Я хотел, чтобы он был моим учеником. Доверял мне. Настолько доверял, что позволил бы черпать из своей души. А сам отпустил его во тьму.

      – Ты знаешь их? – Спросил я у Давида, кивнув на девушку, оборачивающую Историка курткой.

      – Я знаю всё обо всех. Кроме тебя. Кто ты?

      Давид спрятал руку под куртку. На этот раз – точно не за сигаретами.

      – Ученый.

      – И что ты изучаешь?

      Нечто белое мелькнуло впереди, между гаражами и за спинами Историка и девушки. Светлая полупрозрачная тень, легкая как эфир.

      – Смерть.

      Ман был частью города, вплетен в его сеть, и потому почти незаметен. Я увидел его раньше, чем ощутил.

      Белое и светящееся в абсолютной тьме между гаражами, сомкнутыми лабиринтом углов и стен. Я побежал вперед – к свету. Хотел крикнуть, чтобы дети уходили, но не знал их имен. И дыхание сорвалось раньше, чем я преодолел половину пути.

      Белое сияние охватило Историка и девушку. Перешло на них, выпуская кровотечение внутреннего света – озаряя место. Из-за угла бесшумно выступила лошадь – ярче лампы накала, белоснежная. Всадник её сиял так же, пытаться разглядеть его – все равно, что выжигать сетчатку.

      Они двигались как в воде. Лошадь медленно поднимала ногу. Медленно опускала. Всадник вскидывал копье, разворачивая на меня треугольное острие, пока я бежал.

      Все равно не успею.

      Я остановился резко и сел, прижимая