Туманы Авалона. Мэрион Зиммер Брэдли

отступить, бежать, отдать город на разграбление захватчикам. А ведь это мой народ, и я клялся его защищать. – Утер горько поморщился. – Вот Лота я могу извинить, Лот вообще отказался приносить клятву. С ним мне еще предстоит свести счеты: Лот либо заключит со мною мир, либо я сброшу его с трона и вздерну на виселицу, – однако он не изменник и не предатель. Горлойсу я доверял, он принес клятву – и нарушил ее; и вот труды Амброзия, на которые тот всю жизнь положил, пошли прахом, и мне придется все начинать сначала. Дорого же обошелся мне Горлойс, так что я пришел отобрать у него Тинтагель. И жизнь его я тоже возьму, и он об этом знает.

      Лицо его окаменело. Игрейна нервно сглотнула.

      – И жену его тоже отберешь – силой и по праву, как отобрал Тинтагель?

      – Ах, Игрейна, – проговорил Утер, привлекая ее к себе. – Мне ли не знать, какой выбор ты сделала; ведь я видел тебя в ночь великой бури. Если бы ты не предостерегла меня, я бы потерял лучших своих бойцов, да и жизнь тоже, надо думать. Благодаря тебе, когда Горлойс обрушился на нас, я был готов его встретить. Вот тогда-то я и срубил кольцо с его пальца, и всю руку бы отсек, вместе с головою, да только он успел удрать.

      – Я понимаю: здесь выбора у тебя не было, лорд мой король, – промолвила Игрейна. Но тут раздался стук в дверь. Одна из прислужниц внесла поднос со снедью и кувшин с вином и, пролепетав: «Лорд мой», присела до полу. Игрейна машинально высвободилась из рук Утера, забрала еду и вино, закрыла за женщиной дверь. Взяла Утеров плащ – в конце концов, не так уж он и отличается от горлойсовского – и повесила на столбик кровати сушиться, нагнулась и помогла гостю снять сапоги, забрала перевязь вместе с мечом. «Как подобает покорной жене и супруге», – зазвучал внутренний голос, но Игрейна знала – она и впрямь свой выбор сделала. Утер прав: Тинтагель принадлежит Верховному королю Британии, и госпожа замка – тоже, причем по собственной своей воле. Она сама вручила себя королю – и никому иному.

      Прислужницы прислали варево из сушеного мяса с чечевицей, свежеиспеченный хлеб, немного мягкого сыра и вино. Утер набросился на еду так, словно умирал с голоду:

      – Я вот уже два месяца как живу под открытым небом, спасибо треклятому предателю, которого ты зовешь мужем, сегодня я поем под крышей впервые со времен Самайна; этот твой святой отец, надо думать, не преминул бы напомнить, что правильно говорить «день всех святых».

      – Эта жалкая снедь готовилась на ужин слугам и мне, лорд мой король, она никоим образом не годится для…

      – На мой взгляд, это угощение в самый раз для рождественского пира после всего того, чем я питался на холоде, – буркнул Утер, громко жуя, разрывая хлеб сильными пальцами и подцепляя ножом кусок сыра. – И неужто я не дождусь от тебя иных слов, кроме «лорд мой король»? Я так мечтал об этом мгновении, Игрейна, – проговорил он, откладывая сыр и завороженно глядя на молодую женщину. Утер обнял ее за талию и притянул ближе. – Так-таки и ни словечка любви у тебя для меня не найдется? Возможно ли, что ты до сих пор верна Горлойсу?

      Игрейна