Туманы Авалона. Мэрион Зиммер Брэдли

другу домов, но, когда на пути у них струйками растекся густой туман, Игрейна предположила, что они спускаются к берегу реки; а вскорости послышался и скрип ворота, посредством которого управлялись тяжелые дощатые паромы переправы.

      Один из Горлойсовых людей, спешившись, завел на паром ее коня, Горлойс въехал рядом с нею. Кое-кто пустил коней вплавь. Игрейна осознала, что, должно быть, час очень поздний: в это время года темнеет не скоро, а ездить по ночам – дело неслыханное. И тут с берега раздался крик:

      – Они уходят! Уходят! Сперва Лот, а теперь лорд Корнуольский, и мы остались без защиты!

      – Все солдаты покидают город! Что же нам делать, когда на южном побережье высадятся саксы?

      – Трусы! – заорал кто-то с берега, едва паром с громким скрипом отчалил от пристани. – Трусы, удираете, а страна-то горит!

      Из темноты со свистом вылетел камень – и ударил одному из воинов в кожаный нагрудник. Дружинник выругался, но Горлойс резким шепотом одернул ослушника, и тот, заворчав, умолк. С берега долетело еще несколько оскорбительных выкриков и пара-тройка камней, но очень скоро паром оказался за пределами досягаемости. Со временем глаза Игрейны привыкли к темноте, теперь она вполне различала лицо Горлойса, бледное и неподвижное, точно у мраморной статуи. За всю ночь он ни разу не заговорил с женой, хотя скакали они до самого рассвета и, даже когда позади них заалела промозглая заря, одевая мир кармазинно-красным туманом, остановились лишь ненадолго, дать отдых лошадям и людям. Горлойс расстелил для Игрейны плащ, чтобы прилегла хоть на самую малость, принес ей сухарей, сыра и чашу с вином – солдатский паек, – но так и не сказал ни слова. После долгой скачки молодая женщина была совершенно измучена, в голове у нее все перемешалось, она знала, что Горлойс поссорился с Утером и увел своих людей, – но не больше. Отпустил ли их Утер, нимало не протестуя? В конце концов, ведь Лоту уехать позволили.

      Немного передохнув, Горлойс вновь привел лошадей и собирался уже подсадить жену в седло, но тут Игрейна взбунтовалась:

      – Я дальше не поеду, пока ты не объяснишь мне, куда мы скачем и почему! – Молодая женщина бесстрашно глядела на мужа, голос, впрочем, она понизила, не желая опозорить Горлойса перед его дружиной. – Отчего мы тайно бежим из Лондиниума, точно воры в ночи? Изволь рассказать мне, что происходит, или тебе придется привязать меня к коню и так тащить до самого Корнуолла, с визгом и криками!

      – А ты думаешь, при необходимости меня что-то остановит? – осведомился Горлойс. – Не пытайся мне противоречить, ты, из-за кого я отрекся от прошлого – а ведь всю жизнь я поступал по чести и свято соблюдал клятвы – и предал память моего короля!

      – Да как ты только смеешь винить за это меня?! – обрушилась на мужа Игрейна. – Не из-за меня ты так поступил, но из-за своей безумной ревности! Я не повинна ни в одном из грехов, что приписывает мне твое порочное воображение…

      – Замолчи! Вот и Утер тоже клялся, что ни в чем дурном ты не повинна. Но ты – женщина, и ты, как мне думается,