Туманы Авалона. Мэрион Зиммер Брэдли

Не знаю, заключен ли в крушении глубокий смысл или земля просто не обрела еще конечную форму, точно так же, как мы, мужи и жены, не достигли еще гармонии. Возможно, и земля тоже тщится облагородить свою душу и приблизиться к совершенству. Не знаю, Моргана. Это все удел высших Посвященных. Я памятую об одном лишь: мы унесли секреты храмов – притом что клялись вовеки того не делать, – и преступили обеты.

      – Но нам приказали жрецы, – возразила Игрейна, дрожа всем телом.

      – Никто из жрецов не сможет простить нам клятвопреступление, ибо слова обета, принесенного перед Богами, эхом разносятся во времени. Так что мы за это поплатимся. Не подобает, чтобы все знания и мудрость наших храмов погибли на дне моря и нас отослали прочь, нести знание в мир, с ясным пониманием того, что нам предстоит страдать из жизни в жизнь за нарушение данного обета. Так суждено, сестра моя.

      – Отчего нам должно терпеть наказание за пределами этой жизни за то, что нам повелели? – негодующе воскликнула она. – Или жрецы считают, что справедливо и правильно обречь нас на страдания только за то, что мы повиновались их воле?

      – Нет, – отвечал мужчина, – но вспомни принесенную клятву… – Голос его внезапно прервался. – Мы поклялись в храме, ныне сгинувшем на дне моря, где уже не править великому Ориону отныне и вовеки. Мы поклялись разделить судьбу того, кто похитил с небес огонь, дабы человек не прозябал во тьме. Великое благо заключал в себе дар огня, но и великое зло, ибо человек научился злоупотреблению и пороку… вот почему тот, кто похитил огонь, хотя во всех храмах чтят его имя, ибо принес он людям свет, обречен на вечные муки, и скован цепями, и стервятник гложет его печень… Все это – таинства: человек может или слепо повиноваться жрецам и созданным ими законам и жить в невежестве, или дерзко ослушаться, и последовать за дарителем Света, и принять страдания Колеса Возрождения. Вот, гляди… – Он указал вверх, туда, где сияла фигура Затмевающего Богов и на поясе его горели три звезды: чистоты, справедливости и выбора. – Он стоит там и ныне, хотя храм его сгинул; и смотри, Колесо вращается, вбирая в себя его круговой путь, пусть земля внизу корчится в муках, а храмы, города и род людской гибнут в пламени. А здесь мы возвели новый храм, дабы мудрость жила в веках.

      Мужчина, здесь известный ей как Утер, обнял ее рукою, и Игрейна поняла, что он плачет. Он рывком развернул ее лицом к себе и поцеловал, и на своих губах она ощутила соль его слез.

      – Я ни о чем не жалею, – проговорил он. – В храме нам внушают, что истинная радость обретается лишь в свободе от Колеса, несущего смерть и возрождение, что должно научиться презирать земные радости и горести и желать лишь покоя и мира перед лицом вечности. Однако ж люблю я земную жизнь, Моргана, и тебя люблю великой любовью, что сильнее смерти, и если грех – цена за то, что мы с тобою связаны на многие жизни через века, я стану грешить радостно и ни о чем не сожалея, лишь бы грех вернул меня к тебе, о возлюбленная!

      За всю свою жизнь Игрейне не доводилось еще ощущать