Чувства. Ирина Григорьева

мириться с действительностью. И снова промолчала.

      – Итак… – продолжил господин Гурдесвьюр. – У вас есть ребёнок. И по моим данным – ему сейчас двадцать лет.

      – Нет. Ваши данные не верны, Арон, – перебил его Давид. – У Натальи никогда не было детей. Она не может себе это позволить.

      Арон Гурдесвьюр поставил свою микроскопическую чашечку на изящный столик более нервно, чем предполагали правила этикета, но быстро взял себя в руки и полез в карман своего дизайнерского пиджака. Он достал снимок.

      Наташа ещё не видела, что на нём запечатлено, но сердце бешено заколотилось в предчувствии неминуемой беды.

      – Тогда… Как вы прокомментирует это? – и он протянул фотографию Давиду.

      Тот взял карточку дрожащими руками и медленно опустил глаза.

      На него смотрела молодая Ната. Она нежно прижимала к груди маленький живой свёрток, перетянутый розовой лентой.

      Он сам сделал это фото двадцать лет назад, но потом – когда Наташа отдала ребёнка – спрятал его подальше. Да так, что и сам забыл куда именно.

      «Этот Гурдесвьюр обладает большими возможностями, чем они могли предположить, раз смог раздобыть это фото…», – подумал Давид. – «Наверное, побывал в моей квартире…».

      Он решил идти ва-банк, в конце концов, возьми он сейчас позицию отрицания – это навлекло бы на них ещё больше туч, которые и без того неумолимо сгущались над их с Наташей головами.

      – Арон, мы не знаем, где находится девочка. Наташа отдала её в детдом через год после рождения. Вы должны нам верить, кроме того: ребёнок зачат от обычного мужчины, и вряд ли – нет, я даже уверен! – обладает способностями матери.

      – Бросьте! – взвизгнул старик. – Я знаю всё. Эта девочка должна быть гораздо сильней вашей спутницы. И как раз то, что она – дочь обычного мужчины, делает её таковой. Вы, русские, всегда хотите обмануть. Я долго терпел, но сейчас хочу знать всё.

      Давид посмотрел на Наташу в поиске хоть какой-то реакции на её лице, но та застыла, как одна из античных статуй, расставленных по всей этой немыслимой комнате. А лицо её – всегда смуглое – теперь казалось белым и безжизненным.

      – Чего вы хотите, Арон? – спросила она бесцветным голосом.

      – Я хочу знать всё… – ответил Гурдесвьюр. – Всё о возможностях человека.

      – Но при чём здесь мы? – искренне удивился Давид.

      – Разве ваша спутница не рассказала вам, кем был её отец? – в свою очередь удивился Арон.

      Давид повернулся к Наташе.

      В самом деле, почему за всё время их общения ему ни разу не пришло в голову спросить её об этом?

      Он – как тот пёс! – служил ей верой и правдой, оберегал от лишних потрясений и никогда не лез в душу…

      Давида осенило.

      – Так ты воздействовала на меня! Лишила интереса к твоей тайне, а вместо этого добавила ещё и чувство долга?

      – Преданности… Я бы так сказала, – тихо поправила его