Жертва опыта. Дмитрий Игоревич Михин

руки по швам, ноги вместе, носки, правда, вместе, лицо приняло напряженный, наисерьезнейший вид: губы сузились, брови сдвинулись, надул щеки, лицо даже немного покраснело – и все это с по-прежнему закрытыми глазами.

      – Ах, вот как! То есть ты, беспринципный негодяй, не изволишь даже смотреть на своего учителя, который старается из тебя сделать человека, когда к тебе обращается?

      – Нет, – резко ответил мальчик.

      – Мне что, тебя силой вытаскивать из твоей постели? – спросил старик, еле сдерживая злость, – он был довольно легко раздражителен.

      – Нет, – дразнящее послышалось в ответ.

      Петрович понимал, что не сможет его силой поднять с постели, но и уступать просто так этому мелкому сорванцу не желал, а значит, эта борьба продолжается дальше.

      Он стал тыкать пальцем ему в плечо, что того, в свою очередь, не понравилось: уж слишком навязывался и нарушал его сосредоточенность.

      – Ты будешь вставать или нет?

      – Нет.

      – Сейчас прикажу, чтобы мне принесли розги, и я тебя выпорю хорошенечко!

      – Нет.

      Андрея Петровича уже начинало выводить из себя это «нет», и что больше всего его раздражало, это то, что он все говорил с закрытыми глазами.

      Малый негодник тоже начинал раздражаться от всей настырности Петровича и хотел только, чтобы он ушел поскорее, но он не уходил и все так же стоял, но уже молча.

      Тогда, воспользовавшись этим неловким молчанием, образовавшемся между ними, он стал представлять, как наказывает Петровича розгами: «Ну что, голубчик? А я ведь тебя предупреждал, мы тебя с дедушкой приютили к себе, а ты вот что вытворяешь: не даешь нам покоя, все у него какие-то порядки, все со своими наставлениями. Ну куда тебе до нас? Ну ты же видишь, что нам это не в усладу, так зачем ты все тревожишь да тревожишь? Я, конечно, не хотел, – затем сказал мысленно, – еще как хотел! – продолжил опять говорить ему вслух. – Но ты меня сам заставляешь. Снимай штаны, сейчас я тебя пороть буду, будешь знать, как глумиться над маленькими, еще небось из-за тебя сон забыл! – а Андрей Петрович отвечает ему, целуя ему ножки, весь в слезах, – не надо, барин, я больше не буду; понял, что был дураком, не понимал я вас, милый, вашего безукоризненного ума; ваше святейшество, прошу пощадить меня, старого дурака, – но бесенок иронично-снисходительно улыбнулся, провел рукой по головушке старика и сказал, – ну что ты, дорогой Петрович, не собирался я вовсе наказывать тебя, я хотел подарить тебе новые штаны за твою службу, – старик с выпученными глазами и с некоторой детской улыбкой облегчения спросил. – Правда? – бессовестный, делая улыбку еще больше, отвечал ему, – ну конечно. Ты снимай штаны, а я новые принесу, – Андрей Петрович только снимает штаны, как уже на его лице выступает гримаса, по которой не скажешь, что он рад новым штанам».

      Андрей Петрович в ожидании чего-то замечает, как у мальчонка выступает улыбка на лице, это его изумило.

      – Вы посмотрите: ему еще и смешно, что я тут стою перед ним и унижаюсь. Тебя это что, забавляет?

      – Да! –