Записки парижанина. Дневники, письма, литературные опыты 1941–1944 годов. Георгий Эфрон

справок. Так что они в таком же положении, что и мы. Но они расторопнее ― впрочем, по-видимому, потому, что их попросту количественно больше. Сейчас я точно узнал, что на станции Кинель получена телеграмма замнаркома путей сообщения, предписывающая включить нас в график как пассажирский поезд. Итак, мы ― пассажирский поезд и продвигаться будем значительно быстрее. Шикарно. Теперь главный интерес в том, что нас ожидает в Ташкенте. Жалко, что еще не начали делить продукты. Нет, конечно, при возможности я возьму прямой курс на среднюю школу. Мне нужно добиться среднего образования coûte que coûte[207]. За него пока я могу платить. Мне очень важно это: ведь высшее образование могу я получить только при условии среднего образования. Конечно, в Средней Азии мне нужны площадь, питание: это основное. Тогда я смогу учиться. Правда, я пропустил 3 месяца… Но я их догоню: дали б возможность учиться, это главное. Вообще у меня проект работать летом, в каникулы, чтобы как-то возместить, скажем, произведенные на меня какие-то затраты. Хотелось бы устроиться так: Кочетков нашел бы мне какую-нибудь площадь в Ашхабаде; питался бы я вместе с Насоновыми и Митькой, с ними договорившись и внесши им известную сумму денег. Сейчас же бы поступил на учебу в школе. Усиленно бы учился, а летом, пользуясь знакомствами Кочеткова, стал бы подрабатывать. План, бесспорно, заманчивый, но стоит он вилами на воде. Возможно, в Ашхабад попасть, по тем или иным причинам, не удастся; попавши туда, il se peut[208] во-1^х, что Кочетков площади для меня не найдет, во-2^х, Насоновы могут отказаться меня снабжать. Все может быть. Но все же мой план вполне целесообразен и, возможно, вполне осуществится. Но очень я не надеюсь. Во всяком случае, до крайности надоело это громоздкое, нескончаемое, грязное путешествие. Поскорее бы оно кончилось. Сегодня буду переписывать из «Fleurs du Mal» лучшие, по моему мнению, стихотворения в черновик моего сборника. У Митьки есть «Poèmes Barbares» Leconte de Lisle’а; если буду жить в Ашхабаде, нужно будет прочесть, так же как и «Variétés» Валери (пресловутые «отдыховские» Variétés). Шикарно было бы сидеть с Митькой в какой-нибудь чайхане, вспоминать время былое и пить что-нибудь! В нашем вагоне едут какие-то курьезные карикатуры: например, сорокалетняя горе-драматургша, в штанах и полусапогах, которая носится повсюду со своей, по-видимому, единственной пьесой, давая всюду и всем ее читать и quêtant les conseils[209]. Какая проституция творчества! Manque de tact, de discrétion, le plus absolu.[210] Еще карикатура: закоснелый теоретик литературы, плохой писатель и raté[211], хвастливый фанатик Криницкий. Молодой, совершенно неграмотный критик Макаров: небритый спекулянт, risée de tout le wagon[212], поминутно клянчащий что-нибудь у всех. Или, например, сестры Зорьки, мещанки с золотыми зубами, думающие только о готовке. Единственные «люди»: Державин и Кочетков. Когда же наконец мы поедем?

      18/XI-41

      17го вечером поделили весь хлеб possible и imaginable[213]. Вчера же получили масло. Едем пассажирским поездом № 74, по графику и расписанию, voyez-vous ҫa, ma chère! D’un chic[214]… Сегодня проехали Чкалов ― anciennement Orenbourg, où l’on[215] ссылало царское правительство.

207

  во что бы то ни стало.

208

  возможно.

209

  прося советы.

210

  Отсутствие такта, деликатности, самое абсолютное.

211

  неудачник.

212

  посмешище всего вагона.

213

  возможный и невозможный.

214

  подумайте, дорогая! Какой класс.

215

  бывший Оренбург, куда.