Братишка, оставь покурить!. Николай Стародымов

парень. Ну а домой… Если бы не необходимость, я бы и сейчас заходить не стал. В конце концов, я ведь не мазохист, чтобы самому себе в душу раскаленные иголки совать!

      Мы остановились перед подъездом.

      – Слышь, бать… – он снова замялся, не зная, как мне еще что-то сказать.

      – Ну-ну, смелее, что еще?

      Ярослав опустил голову, переминался с ноги на ногу. Сумку свою по-прежнему держал, переброшенной через плечо за спину.

      – Бать, я пойду лучше немного погуляю, ладно?.. Не обидишься?

      Не хочет присутствовать при нашем разговоре, – понял я. Что ж, может, он и прав. Даже, наверное, прав.

      – Конечно, иди, погуляй, – хлопнул я сына по плечу. – Не обижусь.

      Я вздохнул и вошел в подъезд. На душе было тяжело. Ярослав остался на улице. И не считал нужным скрывать, что остался с облегчением.

      Знаете, бывает у людей на лице такое выражение… Как бы его получше описать… В общем, человек знает, что должно произойти что-то крайне для него неприятное или нежелательное, однако изо всех сил надеется, что это не произойдет или, в крайнем случае, если это неизбежно, пусть произойдет не сегодня, не сейчас – а оно, долгожданно-нежелательное, берет и случается. И человек смотрит на неприятность со смешанным чувством: покорностью, досадой и нетерпением – коль уж случилось, пусть побыстрее закончится.

      Именно так глядела на меня жена, когда открыла передо мной дверь. По всему было видно, что до последнего мгновения она надеялась, что незнакомый дядя, о визите которого сообщил младший сын, это не я.

      – Добрый день, – с демонстративной вежливостью поздоровался я. – Можно войти?

      Супруга поджала губы. Отодвинулась вглубь прихожей.

      – Проходи, – сказала оттуда. И только после этого ответила – Здравствуй.

      Я аккуратно, тщательно вытер подошвы туфель о коврик и только после этого переступил порог квартиры. Своей квартиры. В которую когда-то привел Людмилу – свою милую Людмилу, как я ее тогда называл. Сюда же принес когда-то и крохотный живой комочек, укутанный в теплое одеяло, которому уже давно было придумано имя – Ярослава. Отсюда же я уезжал на войну. И отсюда же меня забирали…

      И вот вернулся.

      – Проходи, – повторила Людмила, теперь уже имея в виду комнату. – На улице грязно… – начал было я, но жена меня перебила. – Ничего страшного, – сказала она. – Разуваться не нужно.

      И это было вполне понятно: она хотела, чтобы я побыстрее ушел, до прихода ЕГО.

      В комнате все было иначе, не так, как при мне. Кажется, из мебели тут вообще ничего моего не осталось.

      Я огляделся, прикидывая, куда лучше сесть. Оставил свой выбор на кресле. В него и опустился. Людмила присела на стул к столу. На меня старалась не смотреть, теребила что-то в руках – не то салфеточку, не то носовой платочек. А может и просто попавшуюся в руки тряпочку.

      – Предлагаю вводную часть разговора пропустить, – начал я. – Кто, как, с кем и сколько живет, спрашивать не будем. Ты не против?

      Людмила по-прежнему глаз не поднимала. Только плечиками передернула.

      – Не