Мариам. Талант соединенный с мужеством. Отсутствует

лаской сельчан, я не чувствовала сиротства.

      От тех богобоязненных, веками безропотно покорявшихся превратностям судьбы горцев, ценивших свободу, совесть и честь дороже жизни, я научилась веротерпимости, почтительному отношению к сединам, милосердию к немощным, презрению к подлым.

      Что удивляло – это не виданная нигде больше всеобщая доброта, готовность в любую минуту прийти на помощь друг другу, отсутствие зависти, злословия, безропотная покорность судьбе, вверение всех бед фатальной неизбежности.

      Я оказалась в далёком ауле Хуты. Тяжёлые были те времена в горах. Трудились от зари до зари, довольствуясь тем, что есть. На клочках земли сеяли пшеницу, ячмень. Сажали картофель, морковь, выращивали горох и чечевицу. Печь топили соломой или кизяком раз в сутки, обычно вечером, по возвращении с полевых работ. Один-два раза в неделю пекли тонкие пресные лепёшки. Повседневной пищей было толокно – мука из зёрен овса, её разводили сырой водой, в особых случаях добавляли к толокну масло и брынзу – это уже считалось деликатесом.

      Мы, дети, словно грачи, следовали за плугом, выбирая из разрыхлённых комков земли корнеплоды округлой формы, лилово-серые снаружи и белые внутри, сладкие и необыкновенно приятные на вкус. Я могла грызть их целыми днями и ничего подобного в равнинных краях не встречала.

      Местные жители называли их «лакской картошкой». Величиной они были от горошины до грецкого ореха, с выпуклостями, уплощёнными у корня.

      В восемь лет привезли меня в Темир-Хан-Шуру. Записали в тюркскую школу Читать и писать по-русски научилась самостоятельно, спрашивая у старшего брата названия букв и складывая их в слова. В сентябре я сама пошла, записалась в русскую школу Когда у меня спросили фамилию, я не знала, что ответить.

      – Как зовут твоего отца?

      – Ибрагим, – ответила я.

      Записали: «Ибрагимова Мариам, класс «А».

      Любовь к чтению нам прививали с первого класса, учителя давали задания своим ученикам на дом – прочесть книгу и суметь потом рассказать, что и как в ней мы поняли. В школу я не шла, а бежала с удовольствием. Училась хорошо. Когда в классе попросили назвать ударника, почему-то все назвали моё имя и выбрали членом санитарной комиссии. Наш школьный врач раз в неделю проводил час санитарного просвещения, рассказывая о правилах санитарии, гигиене, микробах, насекомых – переносчиках заразных болезней, и о многом другом. Тогда впервые почувствовала тягу к медицине.

      Многие наши учителя и до революции преподавали в гимназии – люди больших знаний, высокой культуры и какой-то необыкновенной притягательной доброты. Я всегда с неизменным чувством искренней любви вспоминаю свою первую учительницу Антонину Антоновну. Настоящая русская интеллигентка, мягкая, тёплая, необыкновенно добрая и в то же время спокойная, выдержанная женщина с притягательным, проницательным взглядом. Ко всем детям, особенно бедным, она относилась с исключительным вниманием. Через городской отдел