Письма Василиссы. Ольга Демидюк

рядом и чистила морщинами на пальцах картошку. На синем котле лежала кошка. Они урчали вместе, как друзья, они были заодно против долгой зимы.

      Так на кухне с котлом и морщинами бабушки можно было сидеть сколько угодно.

      …Из спальни мне кричит мама: «Зачем ты так рано встала? У тебя что-то болит?» Говорю, что нет, говорю, чтобы они спали. Через минуту на кухню заглядывает папа, интересуется, что я тут такое с утра делаю. Папа уходит, заглядывает мама, спрашивает, пришла ли ко мне муза. Я уже начинаю злиться, потому что хотела посидеть этим утром в тишине с чайником и гулом холодильника, без музы и всех остальных.

      А мама стала говорить. Как соседка Люба сказала, что хлеб подорожал и надо делать запасы. Еще Люба сказала, что скоро конец света (зачем тогда запасы?) Соседка по площадке Галя поругалась с другой Галей. Кто-то на ком-то женился, кто-то родил ребенка. Кто-то нашел молодую. Кто вообще эти люди? Зачем мне знать про соседку?

      И хочется злиться опять. А потом в нечаянной паузе между Галей и Любой опять стало слышно холодильник. И я подумала… Нет. Я почувствовала…

      Как хорошо, что ВСЕ это у меня есть. Как хорошо, что холодильник вот так гудит. Как хорошо, что родители вот так заглядывают на кухню утром. Как хорошо, что кто-то женится, как хорошо, что мама мне это долго и в подробностях рассказывает. Как хорошо, что она ругает меня за ноги без тапочек. И каждые пять минут проверяет, не холодные ли у меня руки. Как же хорошо.

      И пусть так будет еще очень-очень долго. Много-много лет.

      Где живет душа

      Я люблю ходить в кино одна. Особенно люблю ходить одна на хорошее кино. Потому что тогда, выходя из кинотеатра, можно сколько угодно ничего не говорить. Не отвечать на вопрос «ну как».

      После хорошего кино говорить не хочется совсем. Это особенный момент – первые минуты после титров. Два мира, вымышленный и реальный, расстаются друг с другом, расклеиваются, отделяются. Мне нравится это прощание. Это чувство тепла, рельефа кончиков пальцев последнего касания. Реальный мир в этот момент еще не четкий, шатающийся, размытый. Я как будто выныриваю в него из глубины.

      Не люблю торопить реальность, мне нравится позволять ей возвращаться постепенно, в своем ритме.

      Всегда медленно иду по дороге от кинотеатра, подслушиваю других зрителей. Как они нарушают тишину, как говорят слова. Хорошие, чистые, дрожащие слова. Это значит, что кино их немножко поменяло, подлечило, подчистило. Выровняло что-то внутри, нашло центр. Я считаю, что так должно быть. Так правильно.

      После хорошего кино человек должен вспоминать, что у него есть душа. Потому что она в этот момент пульсирует. Бьется между ребер, жжет, становится больше тела. Мне кажется, в этом и есть смысл. Позволить человеку поддаться этой игре, этому вымыслу, позволить чувствовать. Напомнить человеку, что он это умеет. Что это его священный дар. Плакать или смеяться, когда человеку хочется плакать или смеяться. И что у него есть право одинаково сильно хотеть и того и другого.

      Я