Яга. Владимир Кривоногов

люди? До сих пор самым добрым чувством, которое они испытывали к ней, была жалость. Она осталась одна-одинешенька в своем старом темном домишке.

      Отец Ягодки срубил этот милый домик с резными причелинами, с красивыми загнутыми слегами и аккуратными ставенками, ближе к околице. Папенька почему-то очень стеснялся своей черноглазой жены и ее пышных волос, которые водопадом ниспадали до пояса прелестницы – черные и волнистые. Голубоглазые и русо-рыжие соплеменники злобно зыркали на жгучую и прекрасную чернавку.

      «Чужая! Она чужая!» – то шепнет кто-нибудь вслед, то в спину выкрикнет, то из-за угла зашипит желчно. Вот и срубил мастер-плотник дом за краем деревни, но не в лесу. В гуще дикого леса по лету свирепое зверье хаживало, да и осенью по чернотропу, а зимой совсем беда – заметет, завьюжит. Ни дверцу не распахнуть, ни дороженьки, ни прохожего, ни соплеменника не увидишь.

      Там, в дебрях не закричит петух, не фыркнет дремлющий в стойле скот, ни запахнет коровьим навозом и отдыхающими пирогами, а вот народец сумасбродный изредка лютует.

      Разбойников, бывает, ловят. Затем порубят перед хмурыми ликами деревянных истуканов и, опять восстановится тишь да гладь на две-три луны, а то и на год. Но рано или поздно какая-нибудь мразь обязательно объявится.

      Поэтому не ушел папаня Ягодки в самый лес – опасно там. Выбрал местечко у околицы, поставил избу и зажил там с мамкой. Хорошо жил с женой красавицей, топором махал в деревне, поднимался сразу на любую работенку по дереву, не ленился. Вот и достаток – и хлеб, и мясо, и молочко ребенку и луковка зеленая. Нормально жили.

      Да и Ягодка подросла – до опушки страшного леса с мальчишками часто бегала. С замиранием сердечка ступала на сухую листву под темными кронами, даже доходила до бурелома. Смелая – не визгливая. Стройная, да ладная росла, глазастая. Одна беда – черная, как смоль! Вся в мать! И волосы, и глаза, а затем и… душа, как оказалось – глубже омута были. Но родители наглядеться на нее не могли, жаль только, судьба слишком рано отняла у Ягодки любовь эту. С их кончиной вся жизнь начала тускнеть, как потрескавшиеся бревна сиротской избы.

      Не отрываясь от своих мыслей и воспоминаний, Ягодка заметила единственную жизнь в своем стареньком домике: паук плел ажурную паутинку в уголке под самым потолком. Что-то было не так, паучишка излучал какое-то тепло, свет, которого она не видела раньше.

      «Видимо это и есть Прозрение!»

      Прежняя слабость отошла на второй план, Ягодка сосредоточила все свое внимание на крошечном создании в углу. А раз есть прозрение, значит, есть и сила, решила она.

      Одним лишь взглядом ведьма ощупала хрупкие паучьи ножки, голову, мохнатое брюшко, этим же взглядом она ткнула в мелкое паучье сердце. Ягода воочию увидела, как лучик жизни, исходивший от бедного насекомого, резко оборвался. Паук упал на шершавые половицы и замер навсегда.

      Губы Ягодки медленно растянулись в тонкой улыбке.

      «Теперь очередь Преславы».

      Глава