Динамическая сущность характерологии В. О. Пелевина. Дмитрий Валерьевич Нечепуренко

и остаётся таким даже в ситуации конца света. Цинизм пелевинского героя отмечает целый ряд критиков: И. Роднянская, Л. Рубинштейн, А. Кащеев. Оригинален идеал главного героя Пелевина, выведенный А. Кащеевым: это человек послереволюционной эпохи – «японец, прошедший полную смену внутренней системы идеалов, состоящий из пустоты, с которой он постоянно конфликтует. Перевёрнутость его сознания вполне оправдана политическими катаклизмами: революция, гражданская война» [115].

      Отдельные критики описывают художественные приёмы, с помощью которых писатель создаёт своих героев. Б. Парамонов пишет об использовании альтернативных элементов (кадров), которые даны не в линейной последовательности развернутого до конца сначала одного, потом второго сюжета, а «на высокой частоте переменного тока: каждый кадр сменяется альтернативным; маркер для опознания – та или иная одежда героя или причёска героини». Этот приём с полной отчётливостью наблюдается в «Принце Госплана», в «Жизни насекомых», в «Тарзанке». А. Кащеев описывает методику создания персонажей: сначала формирование персонажа, его образа, затем его разрушение, когда грань между первой и второй фазой зачастую составляет всего одно слово. С. Некрасов объясняет, что за счёт демонстрации базовых конструкций сознания героев, возникает чувство «доверительной близости» к персонажам В. О. Пелевина. Схожи рассуждения К. Макеева и А. Гениса: герой находится одновременно в двух мирах, кроме того, Генис видит «функциональное» для этого буддийское (философское) наполнение героев, замечает контрасты, образующие героев и сам художественный мир Пелевина, отмечает «тему границы» в его творчестве.

      Другие критики обращаются к исследованию философского пласта, заложенного в типе героя, в системе образов произведения, его роли в раскрытии основной идеи произведения. А. Генис, С. Корнев, С. Кузнецов, В. Васютина, Л. Рубинштейн, М. Визель, А. Пискунов, А. Обыденкин чётко выделяют такие типы героев, как «учитель» и «ученик», видят скрытый буддийский план повествования. Однако, хотя большинство критиков и согласны с буддийским «наполнением» этих типов, не все видят и понимают этот «буддизм» (В. Васютина), иные не считают, что буддизм в «пелевинском» варианте имеет какую-либо философско-литературную ценность (Я. Борохович, Б. Парамонов, М. Свердлов). Я. Борохович, например, считает, что герои Пелевина не буддисты, а «алкаши» [48]. Главный недостаток критической оценки видится в отсутствии более или менее подробного описания этих типов внутри названной (буддийской) концепции.

      А. Кащеев считает, что главный герой Пелевина – собирательный, и в нём отражены все люди. Д. Фьюче в типах героев писателя видит иллюстрацию философии Ницше: философские типы Ницше накладываются на героев Пелевина. Е. Троскот анализирует героев «Девятого сна Веры Павловны», исходя из философских положений Дерриды: Текст=Мир=Вера, из этого получает: Мир=Текст=Вера=Текст «Девятого сна Веры Павловны» [210]. Справедливо замечание критика, что за то или иное восприятие персонажа