Стрелецкий десятник. Николай Кондратьев

появилось сомнение: то ли содеяно? Почему оставил боярича на верную, мучительную смерть? Куда и почему заспешил государь? Но быстро отогнал от себя эти крамольные мысли – не его ума дело.

      Оказавшись в лесу, Иван заметно успокоился. Впереди его ехали каты, позади – Спиридон. Он кликнул Мокрушу, тот придержал коня, сжавшись, ждал плетей. Однако Иван сказал только:

      – Пошли кого из своих к Прокофию, пусть заберет.

      – Может, вернуться, полечить? – осмелился предложить Мокруша. – Помрет, чего доброго.

      – Околеет, туда и дорога.

      Больше Иван ни с кем не разговаривал, в селе Алексеевском перегнал поезд и до Кремля скакал не останавливаясь, безжалостно нахлестывая коня.

      Прислушиваясь к затихающему топоту отъехавших коней, на поляну вышли три мужика, оборванные, заросшие, прокопченные дымом у костров. Воровато направились к сосне, увидали одежду Даниила, перетряхнули ее, обшарили. Маленький высказал сожаление:

      – Эх-ма, обобрали! А видать, этот из боляр был.

      Седой мужик, может, предводитель, распорядился:

      – Свяжи и неси, там разберемся. – Подошел к Даниилу, который, скорчившись, лежал на боку. Его лицо и трава вокруг были в крови. Он не стонал, не шевелился, только с каждым вздохом изо рта пузырилась кровь. К исполосованной, почерневшей спине прилипли листы, травинки и комочки земли. Ноги его оставались привязанными к бревну, на руках висели куски веревок. – Никак жив еще?

      Тщедушный мужик предложил:

      – Может, отнесем на пасеку? Тут недалече. Так сгинет, а Сургун выходит. Выкуп возьмем.

      Седой усомнился:

      – Петлю возьмешь. Искать начнут.

      – Не, Сургун глаза отведет. У него не найдут.

      – Кладите ко мне на хребет, отнесу, – сказал третий мужик.

      Подняли, положили на спину и пошли. Маленький рассуждал:

      – Видать, отделали его лесовики, вроде нас. Чьи бы могли? Одеты чисто…

      Тот, который согнулся под ношей, уточнил:

      – Какие лесовики! Что в кафтане – знакомец мой, Мокруша, царев кат. Полста плетей отсчитал мне. А тот на коне… Страшно сказать!

      Седой подтвердил:

      – Он самый, государь! Чинил суд и расправу.

      Маленький так и присел:

      – Он! Сам?! Вот те и на!

      За лесовиками сошлись кусты…

      Немного позднее на поляну прискакал Прокофий с холопами. Увидел лишь помятую траву, следы коней, ошметки крови да обрывки веревок. Даниила нигде не было. Облазили округу, заехали к пасечнику Сургуну. Сухощавый седой старик в длинной белой рубахе возился с колодами. Увидал боярина, бегом побежал, хмельного пива поднес, холопам – кваса с ледника. Христом Богом клялся – никого не видел, ничего не слышал. Для порядка обыскали пасеку, землянку, сараи. Уехали, забрав бадейку меда.

      Прокофий шум поднимать не стал. Объявил сестре и зятю, что пропал их сын Даниил. Может, на разбойников наткнулся, а может, с диким зверем повстречался не в урочный час. Всякое бывает. Насчет царского гнева не обмолвился, да и не