Ищи меня в отражениях. Елена Гусарева

на Надю, теперь можно не таиться.

      Сейчас, лёжа на больничной койке, она выглядит даже лучше, чем я ее помню. В классе всегда неловкая и угловатая, всегда напряженная, словно внутри у нее сжалась пружина. Теперь же лицо спокойное и расслабленное, черты мягкие и нежные. Волосы разметаны по подушке. Я помню их неизменно собранными в жидкий неряшливый хвостик на затылке. На самом деле, совсем не жидкие, просто очень тонкие, как нити шелка. А губы розовые, слегка прозрачные. Верхняя губа чуть больше нижней. Я вспомнил, как она, обращаясь к кому-то, часто поджимала и покусывала губы, и ее лицо становилось по-детски забавным.

      В коридоре послышались приглушенные рыдания, и я вдруг осознал, что сжимаю Надину руку. Я тут же отпустил ее. Она безвольно скользнула и улеглась на простынь.

      – Боже! Я во всем виновата, только я! Но почему она унаследовала это проклятье!

      – Не переживай о том, чего нельзя изменить. Сегодня поставим в палате зеркало, может, скоро вернется.

      – Ну, как вернется, Стас?! Ты подумай, она даже не знает, что произошло! Надо было давно все рассказать. А я ждала момента, вот и дождалась…

      – Ну, не надо, успокойся. Все будет хорошо, не надо. Мы вытащим ее оттуда. Я обещаю.

      – Как ты можешь обещать?

      – Я верю.

      – Ах, он верит, посмотрите на него.

      – Послушай, тебе надо поесть и успокоиться. Давай, иди уже. Мы должны верить. Она вернется.

      Разговор прервался, и через пару секунд дверь в палату открылась, впуская Надиного папу.

      – Ну что, Тимофей, заскучал? Да, я не представился. Можешь звать меня Стасом.

      Он протянул мне свою большую руку.

      Глава 14

      С того первого визита я стал навещать Надю каждую субботу, а иногда и в будний день заезжал.

      Сменял ненадолго ее печальных родителей, давая возможность немного развеяться или сходить на обед. Только они покидали палату, я садился возле кровати, брал Надю за руку и заводил свой долгий монолог, неизменно начиная школьными новостями и заканчивая просто мыслями вслух.

      – В школе все, как заполошные, готовятся к Новому году, будто это невесть какое событие. Вчера ёлку поставили в актовом зале. Девчонки ходили наряжать, говорят, красивая. Как не отбрыкивался, и меня захороводили. Выдвинули на роль Волка в спектакле для первоклашек. Говорят, я фактурный… Ты слово такое слышала? Откопали ведь где-то. Я сначала отпирался, а потом подумал, почему бы и нет. Тем более, нас с трудов на репетиции отпускают. Как такую халяву пропускать? Мы там в основном ржем и подкалываем Веронику Степановну. А она корчит из себя Шекспира, не меньше. Написала две пьесы для новогодних постановок. Ходит серьезная, всеми командует, и так смешно сердится, мы всем классом угораем. Потом, правда, и сама смеется. Забавная она. Жаль, уроки у нас не ведет. Там, наверное, весело. Знаешь, а сегодня снег прямо стеной. На остановку вышел, больницы почти не видно. Только ближайший угол здания и часть парковки виднеется. В парке сугробы скоро по пояс будут. На днях хотел пройтись по той аллее, помнишь, там, где фонари в ряд. И не смог, представляешь? Дорожки не всегда расчищают. Сашка все по Вике сохнет.