Долгое эхо. Шереметевы на фоне русской истории. Адель Алексеева

Москве про царя и его проделки, а бабки да мамки при царевиче называли его не иначе как антихристом, и сын стал повторять это имя.

      В мрачности отправлялся Шереметев в обратный путь под Нарву. Оборачивался на столицу – дымящуюся, красноватую, освещенную желтым солнцем…

      Однако слишком далеко унесло Бориса Петровича то воспоминание. Ведь начал-то он с грабителей, «злонамеренников». Это с ними он встретился близ Торжка на узкой дороге, И встреча та чуть не стоила ему жизни.

«Злонамеренники»

      Было это годом ранее, тоже зимним днем, в самом начале Поста. Выехал фельдмаршал из столицы ранним утром, а утро было – как поздний вечер, небо заволоченное, смурное…

      Позади остался Китай-город, Моховая, миновали Замоскворечье. На повороте сани еще зацепились за тумбу, приостановились, в оконце он увидал торговые мясные ряды – кроваво-красные потроха, головы, туши и… Эта «пузатая сатана» словно преследовала его, прямо перед глазами торчала огромная свиная голова, чисто опаленная, желтая, с прищуренными глазами, с сатанинской ухмылкой. Сразу всплыла шведская лавка в Мариенбурге, пьяный грабитель. Афоня еще ткнул пальцем: «Гляди-ка, как живая!»

      За Калужской заставой жгли костры, алые отблески прыгали на снегу, в свете их грелись какие-то люди, видно, бродяги.

      Миновали заставу – и очутились в полной, кромешной тьме; будто Иона в чреве кита, чувствовал себя Борис Петрович.

      Ни огней, ни месяца, ни звезд, только фонарь у извозчика.

      Кони идут ходко, полны утренней свежести. Что-то поет-напевает Афоня. Под копытами звенит снежный наст. В щели кожаного покрытия кареты задувает ветер…

      Задремал Борис Петрович. А проснулся, выглянул – край неба сверкает, словно начищенный медный таз, множество звезд – что поле, усыпанное зернами, не оторвать глаз. Небо всегда взывало не к будущему, а к прошлому, к дальним предкам, воспоминаниям о забытых временах, о странностях… Вот две звезды понеслись куда-то вниз, и выплыли былые годы…

      Вот так же, старики сказывали, падали звезды в Смуту, как снег падали, не к добру это, – и опустел Рюриков трон, и пошли самозванцы, один, второй… А третий был (жила в семье такая молва) Лаврентий, сын Елены Шереметевой и сына Ивана Грозного, того самого, убитого в припадке гнева неистовым царем… А того раньше, в 1441 году, в Москве случилось трясение земли, кровати, сундуки ходуном по полу ходили. И тоже, сказывали, перед тем звезды как снег падали…

      Мороз между тем трещал, воздух звенел хрусталями. Дорога шла гладкая, ровная, как все российские дороги в эту пору… «И отчего это сопровождают нас чудеса да войны? – думал Борис Петрович. – Характер вроде у людей тихий, мирный, а поди ж ты: всё чародейства да войны. Уж не к тому ли, чтоб разнообразить сии дороги, ландшафты ровные?.. И вот что еще худо – злодейства и козни вокруг главных людей. Завистники да наушники рассорили внука Дмитрия Донского с Шемякою – вышла у них драка, Василий отправился в Троицкую обитель на моление, а Шемяка послал своих людей, спрятав их в санях под