Собрание повестей и рассказов в одном томе. Иван Тургенев

о чем вы просите? – спросил он строгим голосом и несколько в нос. (Мужики взглянули друг на друга и словечка не промолвили, только прищурились, словно от солнца, да поскорей дышать стали.)

      – Ну, что же? – продолжал Аркадий Павлыч и тотчас же обратился к Софрону. – Из какой семьи?

      – Из Тоболеевой семьи, – медленно отвечал бурмистр.

      – Ну, что же вы? – заговорил опять г. Пеночкин. – Языков у вас нет, что ли? Сказывай ты, чего тебе надобно? – прибавил он, качнув головой на старика. – Да не бойся, дурак.

      Старик вытянул свою темно-бурую, сморщенную шею, криво разинул посиневшие губы, сиплым голосом произнес: «Заступись, государь!» – и снова стукнул лбом в землю. Молодой мужик тоже поклонился. Аркадий Павлыч с достоинством посмотрел на их затылки, закинул голову и расставил немного ноги.

      – Что такое? На кого ты жалуешься?

      – Помилуй, государь! Дай вздохнуть… Замучены совсем. (Старик говорил с трудом.)

      – Кто тебя замучил?

      – Да Софрон Яковлич, батюшка.

      Аркадий Павлыч помолчал.

      – Как тебя зовут?

      – Антипом, батюшка.

      – А это кто?

      – А сынок мой, батюшка.

      Аркадий Павлыч помолчал опять и усами повел.

      – Ну, так чем же он тебя замучил? – заговорил он, глядя на старика сквозь усы.

      – Батюшка, разорил вконец. Двух сыновей, батюшка, без очереди в некруты отдал, а теперя и третьего отнимает. Вчера, батюшка, последнюю коровушку со двора свел и хозяйку мою избил – вон его милость. (Он указал на старосту.)

      – Гм! – произнес Аркадий Павлыч.

      – Не дай вконец разориться, кормилец.

      Г-н Пеночкин нахмурился.

      – Что же это, однако, значит? – спросил он бурмистра вполголоса и с недовольным видом.

      – Пьяный человек-с, – отвечал бурмистр, в первый раз употребляя «слово-ер», – неработящий. Из недоимки не выходит вот уж пятый год-с.

      – Софрон Яковлич за меня недоимку взнес, батюшка, – продолжал старик, – вот пятый годочек пошел, как взнес, а как взнес – в кабалу меня и забрал, батюшка, да вот и…

      – А отчего недоимка за тобой завелась? – грозно спросил г. Пеночкин. (Старик понурил голову.) – Чай, пьянствовать любишь, по кабакам шататься? (Старик разинул было рот.) Знаю я вас, – с запальчивостью продолжал Аркадий Павлыч, – ваше дело пить да на печи лежать, а хороший мужик за вас отвечай.

      – И грубиян тоже, – ввернул бурмистр в господскую речь.

      – Ну, уж это само собою разумеется. Это всегда так бывает; это уж я не раз заметил. Целый год распутствует, грубит, а теперь в ногах валяется.

      – Батюшка, Аркадий Павлыч, – с отчаяньем заговорил старик, – помилуй, заступись, – какой я грубиян? Как перед господом богом говорю, невмоготу приходится. Невзлюбил меня Софрон Яковлич, за что невзлюбил – господь ему судья! Разоряет вконец, батюшка… Последнего вот сыночка… и того… (На желтых и сморщенных глазах старика