Собрание повестей и рассказов в одном томе. Иван Тургенев

кучер мой обратился ко мне.

      – Это Мартына-плотника хоронят, – заговорил он, – что с Рябой.

      – А ты почему знаешь?

      – Я по бабам узнал. Старая-то – его мать, а молодая – жена.

      – Он болен был, что ли?

      – Да… горячка… Третьего дня за дохтуром посылал управляющий, да дома дохтура не застали… А плотник был хороший; зашибал маненько, а хороший был плотник. Вишь, баба-то его как убивается… Ну, да ведь известно: у баб слезы-то некупленные. Бабьи слезы та же вода… Да.

      И он нагнулся, пролез под поводом пристяжной и ухватился обеими руками за дугу.

      – Однако, – заметил я, – что ж нам делать?

      Кучер мой сперва уперся коленом в плечо коренной, тряхнул раза два дугой, поправил седёлку, потом опять пролез под поводом пристяжной и, толкнув ее мимоходом в морду, подошел к колесу – подошел и, не спуская с него взора, медленно достал из-под полы кафтана тавлинку, медленно вытащил за ремешок крышку, медленно всунул в тавлинку своих два толстых пальца (и два-то едва в ней уместились), помял-помял табак, перекосил заранее нос, понюхал с расстановкой, сопровождая каждый прием продолжительным кряхтением, и, болезненно щурясь и моргая прослезившимися глазами, погрузился в глубокое раздумье.

      – Ну, что? – проговорил я наконец.

      Кучер мой бережно вложил тавлинку в карман, надвинул шляпу себе на брови, без помощи рук, одним движением головы, и задумчиво полез на облучок.

      – Куда же ты? – спросил я его не без изумления.

      – Извольте садиться, – спокойно отвечал он и подобрал вожжи.

      – Да как же мы поедем?

      – Уж поедем-с.

      – Да ось…

      – Извольте садиться.

      – Да ось сломалась…

      – Сломалась-то она сломалась; ну, а до выселок доберемся… шагом, то есть. Тут вот за рощей направо есть выселки, Юдиными прозываются.

      – И ты думаешь, мы доедем?

      Кучер мой не удостоил меня ответом.

      – Я лучше пешком пойду, – сказал я.

      – Как угодно-с…

      И он махнул кнутом. Лошади тронулись.

      Мы действительно добрались до выселков, хотя правое переднее колесо едва держалось и необыкновенно странно вертелось. На одном пригорке оно чуть-чуть не слетело; но кучер мой закричал на него озлобленным голосом, и мы благополучно спустились.

      Юдины выселки состояли из шести низеньких и маленьких избушек, уже успевших скривиться набок, хотя их, вероятно, поставили недавно: дворы не у всех были обнесены плетнем. Въезжая в эти выселки, мы не встретили ни одной живой души; даже куриц не было видно на улице, даже собак; только одна, черная, с куцым хвостом, торопливо выскочила при нас из совершенно высохшего корыта, куда ее, должно быть, загнала жажда, и тотчас, без лая, опрометью бросилась под ворота. Я зашел в первую избу, отворил дверь в сени, окликнул хозяев – никто не отвечал мне. Я кликнул еще раз: голодное мяуканье раздалось за другой дверью. Я толкнул ее ногой: худая кошка шмыгнула мимо меня, сверкнув во тьме зелеными глазами.