Последний завет. Боэт Кипринский

на что уж велики здесь бывают его претензии.

      Его освобождают¹¹⁴ из-под ареста, от чьей-то зависимости, от угнетения, от нищеты. Если же его освобождать от его денег, жилья, работы, от воздуха, от его собственного тела, от жизни, то он сам возопиет от такой, с позволения сказать, свободы, не говоря уж – о гарантиях освобождения. Полностью освобождённый человек был бы всего лишь фикцией без каких-либо признаков не только человеческого, но и вещественного.

      Таким же образом должен будет преображаться ввиду приобретения своей полной «свободности» любой предмет в его «овеществлённом» виде. Не исключая и тех, что «обращаются» в демократическом правовом пространстве.

      Если бы массовая информация стала свободной¹¹⁵, то это бы значило, что она нестабильна, «разобрана», что у неё нет формы, что это – «чистая» информация, информация вообще. Кому она такая нужна? Что с ней делать? Сравнить её можно было бы разве что с такой же бесполезной отвлечённостью как уже встречавшаяся нам гласность.¹¹⁶ – Если отрицать товарность массовой информации, то вместо неё пришлось бы выдумать какое-то другое предметное качество. Именно выдумать, раз массовую информацию невозможно не считать каким-то из полезных предметов, «протаскиваемых» через производственный оборот и предназначаемых к употреблению в гражданском обществе. Только зачем же идти на выдумку? Хотя в законе о СМИ товарность и не названа, она там присутствует, будучи обговорена во многих деталях. – Наконец, если массовую информацию представлять не предметно, а всего лишь понятием, то и в этом случае она должна иметь различимые, узнаваемые сознанием признаки, или, говоря проще, – обладать формой. Ведь в этом понятии «содержится» тот же предмет, существующий как товар.

      Какие бы ещё другие уловки по сокрытию товарности ни предлагались, массовая информация остаётся в неизменном своём положении – «неосвобождённой». Только в одном случае она всё-таки имела бы «право» на свободу – если бы не существовала как товар. Но нереально само такое условие. Поскольку она производится направленно, для неограниченного круга лиц – для потребителей.

      Гарантирование свободы по конституции также ничего не изменило по существу. В какой степени свобода массовой информации гарантируется? Вся целиком?

      Не к чести разработчиков основного закона, это легко допустить, поскольку о степени, размерности умалчивается.

      Но тогда с массовой информации нужно бы снять все те ограничения, которые предусмотрены законом о СМИ и другими специальными законами, а также и самой конституцией (ч.3 ст.56), где сказано:

      Не подлежат ограничению права и свободы, предусмотренные статьями 20, 21, 23 (часть 1), 24, 28, 34 (часть 1), 40 (часть 1), 46-54 Конституции Российской Федерации.

      Статья 29-я в данном перечислении не приводится. Вроде как походя массовая информация лишена теперь не чего-то в ней малозначительного, а свободы – в её безмерной неограничиваемости.

114

Что дело обстоит именно таким образом, говорит и следующий факт: до принятия основного закона в России новейшего периода не существовало и конституционной нормы о всеобщем запрете цензуры (ещё в восьмидесятые годы в СССР имела место её отмена [в её коммунистическом, «старом» виде], а – не запрещение); «будто бы» обходились установкой из теперешнего закона о СМИ, но и то – не после его ввода в действие, а уже с августа 1991-го года, значит, ещё при действовавшем тогда советском законе «О печати и других средствах массовой информации», – то есть, выходило, что в стране цензурой можно было в тот период совершенно «в законе» «пользоваться» («разрешено всё, что не запрещено»!) в общей сложности более двух лет.

Но то ведь какие были бурлящие годы!

Cоздавалось впечатление, что за шумными разговорами о свободе слова и гласности было тогда вроде как «не до того». И что ещё удивительнее, – какого-либо особенного вреда ни государство, ни общество при этом не испытали, и по такому серьёзному поводу нигде не возникало даже сколько-нибудь ощутимой тревожности.

По крайней мере больше и возбуждённее рассуждали в то время не о цензуре и о таящихся в ней угрозах, а о другом, что было связано только с необходимостью иметь независимые статусы для СМИ.

115

В её семантической правовой «данности». То есть при учёте поставленного условия её надо непременно осмысливать и представлять свободной полностью. Ведь об ограничениях свободы массовой информации, всего лишь «заявленных» в ст.1 закона о СМИ, говорить не приходится, поскольку будучи конкретизированы за её пределами, например, в ст.4 и в других местах закона, они отнесены не к понятию деятельности СМИ, а «накладываются» уже прямо на массовую информацию.

116

На такое сравнение можно идти, конечно, только с оговоркой. – Ведь «чистую» информацию, в которой массовая информация полностью теряет свою медийную форму, было бы ошибкой называть бесполезной. «Упакованная» с помощью современных технологий, она способна сохранять массовую информацию в символах, то есть имеет уже свою, собственную форму, а символы легко снова преобразовать в то, что они обозначают, «выразив» их «через» энергетические импульсы на какой-либо частоте, передав на расстояние и т. д. Наоборот, у гласности своей формы никакой нет, что делает её абсолютно неконвергентной, и в этом для неё постоянном качестве она безусловно бесполезна. – По-настоящему походить на гласность информация могла бы как лишённая той «чистоты», которая хотя и есть «наполнение», но – без элементов чувственного, эмоционального, образного и потому – не узнаётся нашим сознанием. – К сожалению, современное публичное право, манипулируя массовой информацией, склонно не обращать внимания на то, как легко в этом предмете «укладывается» его отрицание – информация, «освобождённая» ото всего, – отвлечённое понятие.