Рывок в неведомое. Борис Камов

комнате невесело засмеялись. Мысль о том, что присланный из Москвы паренек через недельку-другую сделает то, чего не удается многим командирам уже два года, могла быть воспринята лишь как грустная шутка.

      Но Кажурин не улыбнулся, Голикову тоже было не до смеха.

      – Сделаю, что смогу, – тихо, несмело пообещал он.

      На другой день телеграф отстучал шифровку: «26.3. в 12 ч. выехал из Ужура в Божьеозерное тов. Голиков для принятия батальона от комбата Касьянова… Касьянову прибыть в Ужур… Кажурин»*.

      Одетый поверх шинели в громадный бараний тулуп, в папахе, надвинутой на самые уши, Голиков ехал в санях в сопровождении парнишки-кучера, приданного также для охраны. Повозку легко несла пара коней. Сани летели по пустынной дороге между высоких сопок, заросших темным лесом.

      Парнишка трусил. Глаза его рыскали слева направо, и он часто оглядывался, точно ожидая погони. Это раздражало. Голиков спросил:

      – Тебя как зовут?

      – Тимошей…

      – Ты где, Тимоша, родился?

      – Местный я. Из Саралы.

      – Давно служишь?

      – Второй год.

      – А чего робеешь?

      – Заробеешь тут. Иван Николаевич с нашим братом красноармейцем знаете что делает?

      – Стреляешь ты хорошо?

      – Отец с двенадцати лет белковать брал.

      – Я тоже стреляю неплохо. Отобьемся.

      Тимоша хмыкнул.

      – Иван Николаевич засаду знаете как устраивает? Вот мы сейчас едем, а навстречу нам из леса выйдут три мужика. Встанут посреди дороги. Мы с вами, от греха подальше, повернем назад. А там уже другие мужики ружьишками поигрывают.

      – И что же, мы с тобой, охотник, не прорвемся, трех каких-то мужиков не уберем?

      – Какое прорвемся?! Как только мы подумаем удрать, дерево поперек нашей дороги – хрясть!

      – Послушай, но ведь такую засаду нужно заранее готовить. Зачем мы с тобой Соловьеву?

      – Как зачем? Да Иван Николаевич давно уже знают, что вы за человек и по какой надобности едете.

      Голиков не выдержал, засмеялся.

      – Да откуда он может знать? Только вчера вечером все решилось.

      Тимоша обернулся и полушепотом, точно Соловьев был рядом, произнес:

      – Он все видит, все слышит, и пуля его не берет.

      Голиков опять засмеялся.

      – Почему не берет? Он что, из камня?

      – Зачем из камня? – рассудительно ответил Тимоша. – Просто заговоренный. Люди на него злые. Сколько раз в него стреляли – хоть бы царапинка. А у нас ведь все охотники. Из винчестера белке попадают в глаз…

      У Голикова испортилось настроение. Появись через минуту бандиты, рассчитывать он мог только на самого себя. Но еще больше его опечалило, что в унылых Тимошиных речах он слышал отголосок того, что говорили и думали в селах.

      Уже начало темнеть, когда впереди блеснула синеватым льдом огромная впадина. За ней начинались горы.

      – Божье озеро, – с гордостью произнес Тимоша. – Давным-давно