Жизнь и смерть в ее руках. Лариса Соболева

не ему закатывали скандал. – Но ты же этого и добивалась. Забыла, что говорила? Я неудачник, ни на что не гожусь, ничтожество. Меня склоняют все газеты, тебе стыдно выйти из дома. С таким жить – ронять себя. Я освобождаю тебя от себя.

      – Павлик, – залепетала она, – ты не понял… я же хотела тебя встряхнуть, это не значит, что я так думаю…

      – Надо было думать, Галчонок. Ты ударила меня в самый неподходящий момент, когда мне нужна была твоя поддержка. Такое не прощается. – Он взял телефон, набрал номер. – Ты хотела квартиру? Она твоя… Алло, Клим?.. Тихо, тихо, завтра буду. Ты говорил, кто-то облюбовал мою машину… Поговори с ним, я ее продам. Ну, за сколько… не за пятак, конечно. Срочно продам. Бывай.

      – Павел… а что мне делать? – дрожащим голосом произнесла Галина. – Как я буду платить за квартиру? А домработнице? А…

      Он достал из кармана купюры, часть их кинул на диван:

      – Это на первое время. Иди работать и научись экономить.

      Сунув кейс Малике, он схватил чемоданы и вылетел вон. Вслед неслись угрозы:

      – Ах, ты так? Хорошо, я тебе устрою! Ты меня запомнишь!

      Консьержка приподнялась на стуле, чтобы лучше видеть Князева и его спутницу, заметила чемоданы:

      – Пал Палыч, вы уезжаете? Когда вернетесь?

      – Никогда, – зло бросил он, открывая перед Маликой дверь.

      Помчались назад, быстро проскочили город, к «вилле» Чемергеса ехали не торопясь – Князев постепенно успокаивался. Тут-то Маля и задала вопрос, давно волновавший ее, мало того, возмущавший:

      – Зачем ты взял меня с собой?

      – Ты была сдерживающим фактором, без тебя я выкинул бы Галку в окно и сел бы в тюрьму.

      – Сколько лет вы женаты?

      – Семь. Были женаты.

      – Ничего, помиритесь, ссоры у всех случаются.

      – Это не ссора, а принципиальная позиция. Хватит об этом.

      Маля пожала плечами, дескать, мне все равно.

      Электричество на «вилле» не было предусмотрено, посему поляна освещалась двумя кострами. Князев и Малика вызвали бурю радости у граждан свободы, особенно когда он достал бутылку дорогого коньяка. Чемергес даже руками всплеснул несколько раз, заулыбался во весь щербатый рот:

      – Ни разу такой не пробовал. А у меня картошечка спеклась.

      – Но-но, полегче. – Маля вырвала бутылку из руки Князева. – Вы обещали помочь мне. Все, с пьянками завязываете. Это я вам говорю.

      – Монтана, ну по чуть-чуть, – канючил Бомбей. – Мы ж не побежим завтра Гриба прессовать?

      – Только губы смочить, – закивал Чемергес.

      – Ладно, – сжалилась Маля. – Давайте тару.

      Она разлила совсем понемногу, закрутила пробку и отнесла бутылку в машину. Все, кроме Князева, озадаченно смотрели на дно кружек – действительно, только губы смочить. А пили, будто налито по половине, проглотив, замерли, вслушиваясь в себя, наконец Чемергес медленно выдохнул:

      – У-у-у… Нектар, едрить твою в качель. Но я не распробовал!

      Его умоляюще-просящий взгляд Маля проигнорировала, села на одеяло и взяла из груды печеной картошки одну. Князев пристроился