Дневники обреченных. Алексей Шерстобитов

останавливается на каком-то другом действии, показавшемся, по какой-то причине более приемлемым, здесь может быть и суицид, и попытка поставить какой-нибудь рекорд – в соответствии с увлечениями и навыками индивида; поступок, скажем, поджег храма Артемиды в Эфессе, да в конце концов, очищение в виде сжигания, отсечения конечностей, которые замараны обо что-то или кого-то – возможны вариант. Вряд ли имеет место планирование, но просто поэтапное восхождение. К примеру: человек гонимый, пусть животным страхом, испытывающий нетерпение, прежде всего, ищет оружие, далее патроны к нему, далее совмещает «прицельную планку» с целью, в зависимости от примитивной мотивации, продиктованной безусловными рефлексами. Мыслей «стрелять – не стрелять» нет, поскольку это происходит машинально: оружие – стрелять, враг – убить. Определение понятия «враг», так же, думаю, относится к рефлексии, хотя, наверное, родство имеет здесь значение, поскольку сквозь завесу «сумеречного сознания» пробивается эмоциональная составляющая, скорее всего, из отрицательного опыта общения с родственником или с любым другим человеком, если трагедия касается именно «домашних». Если любых других, то тут…, тут не знаю, мне кажется просто любой живой объект для уничтожения, где причина: «если это не я, значит необходимо уничтожить», или неприязнь – достаточно разово испытанной, скажем, по отношению к представителю другой конфессии, национальности, полу, в конце концов, а вот что может быть под этой подоплекой: ненависть, просто немотивированная ярость, возведенная в степень бесконечности, ненависть к себе подобным без разбора рода, племени, возраста. Тут вот так и хочется подчеркнуть, что это внушенная сатаной собственная его ненависть к людям, что попущено Богом, либо, как прижизненное наказание человеку, совершающее все это, ведь когда он очнется, то окажется в аду, причем при жизни, что может быть последнее для предупреждения, либо возможность покаяния и искупления в тех условиях, которые ему предначертаны будущим, в нашем государстве «пожизненное заключение» – чем не монастырь с самым жутким монастырским уставом! Причем здесь не Господь наказывает, Он не может, поскольку любит, но человек изъявлением своей воли, выбравшей страсти и грехи, приводит себя к порогу, где его разум сбоит, что Господь и попускает, дабы спасти личность души в вечности…, что, кстати, должно непременно, на мой взгляд, стать примером для множества других.

      От чего зависит продолжительность приступа не знаю, скорее всего, он так же скоротечен, как и сама трагедия. Почему он заканчивается на последней точке – выстреле или чуть позже? Думаю, что дело не в эмоциональном выплеске – эмоций в момент трагедии у человека нет, как мы выяснили – находящиеся в «сумеречном сознании» безэмоциональны, да он и сам отсутствует, замещаясь, какой-то иступленной, всененавидящей яростью…, здесь и одержимость. Не знаю, наверное, здесь, как у животного – удалось подвинуть