Три шага к вечности. Александр Валерьевич Тихорецкий

он выговорил совсем упавшим голосом, словно ребенок, признаваясь, что не выучил урок.

      – Какие делегаты? – на мгновение Тарновский лишился дара речи. – Сюда? Ко мне? Ты шутишь!

      – Нисколько, – Сергей поднял на него подавленный взгляд. – Ну, вышло так! Поймали меня, приперли к стенке, я и выболтал все. Дескать, да, помогаю другу, бывшему протеже. Шурик, ты не обижайся! Ты на мое место стань – что мне было делать? И, вообще, еще неизвестно, чем все закончится. Еще, чего доброго, дело в полицию передадут, это здесь запросто – нарушена сакральная ценность – неприкосновенность частной собственности. – он выдержал паузу, ожидая реакции Тарновского, но тот молчал, ошеломленный. – Так что, судьба моя – в твоих руках, дружище. Как вы там, до чего договоритесь с этими посланцами – так и будет. – он протянул руку за пределы экрана, вернул ее со стаканом, отхлебнул из него. – А, с другой стороны, может, и польза от всего этого какая-никакая будет. Вдруг наткнулись мои канадцы на что-то интересное, чем черт не шутит? Ты-то, ведь, так и не смог разобраться в этих своих цифрах!

      В последних словах Тарновскому послышалась ирония, он быстро всмотрелся в лицо друга, но лицо было чисто, ясно, дышало раскаянием, и Тарновский удержал готовую слететь с языка резкость.

      – А я им зачем? – слова вылетели вслед мыслям, бесцветными тенями растаяли в пространстве.

      – Не знаю, Саша, – Дзюба пожал плечами. – Конечно, хочется верить, что они торопятся поскорее познакомиться с гением и лично засвидетельствовать свое почтение, но… Как на самом деле – кто его знает? Думать о плохом не хочется, мысль – материальна…

      Дзюба замолчал, и Тарновский закрыл глаза, пытаясь в хаосе мыслей отыскать нужную, но мысли мелькали, быстрые, неуловимые, уносясь прочь, не оставляя следов на оцепеневшем насте сознания. Ладно, потом, потом додумаешь.

      – Что же, – он вздохнул, помассировал виски, – там видно будет. Все, больше никаких новостей? – Дзюба опустил глаза, в уголках губ обозначились тени. – Что, и это еще не все?

      Тени загустели, застыли резкими складками, и Тарновский невольно втянул голову в плечи.

      – Следят за мной, Саня, – Дзюба поежился, зябко, как-то беспомощно, и сердце болезненно дрогнуло.

      – Кто? – Тарновский подался вперед.

      – Канадец в пальто! – Дзюба невесело усмехнулся. – Сначала подумал – показалось, а потом понял, нет – действительно следят.

      Тарновский впился глазами в экран.

      – Ты… уверен? – он ощупывал друга взглядом, словно надеясь отыскать какой-то подвох, признаки розыгрыша. – Ты уверен? Может быть, все-таки…

      – Да уверен, уверен, – лицо Дзюбы, и без того хмурое, помрачнело еще больше. – Ты же меня знаешь, я воробей стреляный, в девяностые всякого насмотрелся. И потом много чего еще повидал, так что… Да это ни с чем не перепутаешь: тревожно как-то, не по себе, будто кто-то в затылок дышит постоянно. – он осушил стакан, вздохнул. – Так что, всерьез здесь все, Саня, даже – очень всерьез.

      Тарновский