Зимопись. Книга четвертая. Как я был номеном. Петр Ингвин

ени прошло всего ничего, а мы уже валились без сил. Проснулся голод.

      – Я могу сделать еще веревочки… – устало вымолвила Марианна.

      – Это долго, и руки будут болеть.

      Никто не знает, что ждет через минуту. Изготовление веникообразной фикции в роли одежды отнимет самое драгоценное – время. Конструкции, которыми украсила нас вчера Марианна, только мешали и разваливались на ходу. Повторять ошибку нет смысла.

      На мою пращу царевна больше не покушалась. Хорошо иметь в напарницах воительницу, которая понимает, что последнее оставшееся у нас оружие однажды может оказаться последним шансом.

      – Тогда ты просто иди впереди и не оглядывайся. – Спутницу в очередной раз шарахнуло в другую крайность.

      – Смотреть во все стороны – моя обязанность. Совсем не оглядываться не смогу, так что предложенный вариант хорош, но не идеален.

      – А кто из нас идеален? – Напарница по приключению тихо вздохнула. – Ладно, оглядывайся. Но только по делу.

      О том, что всю дорогу сам буду маячить у нее перед носом, сия ума палата скромно умолчала.

      Утро началось с объятий. Я не виноват, само получилось, глаза открылись – а оно вон как, оказывается, Еще год назад с ума бы сошел от привалившего счастья, а сейчас нервничал. Поумнел? Скорее, повзрослел. Когда чего-то долго добиваешься – ценишь, что дается само – можешь взять, если нужно. Сперва подумав, конечно. Но то, что навязывается…

      Нет, Марианна не навязывалась, она таким образом завоевывала меня. По-другому не умела.

      Для себя я вывел формулу своих с ней взаимоотношений: не идти на поводу, отвергать неприемлемое и не тратить нервы на прочее. Сразу стало легче.

      По пробуждении сначала пришлось убеждать соседку, что она уже не спит. Затем – что не все так здорово, как кажется на первый взгляд. И, наконец, что ночь ничуть не изменила моих позиций. Уединенность и невероятная интимность момента подталкивали напарницу к налаживанию более тесных контактов, ей хотелось тепла и счастья. Мне тоже, и еще как. Только на месте случайной спутницы представлялся совсем другой человек.

      Желания душ оказались не взаимными, это воспринялось как обида. Глупая, ребячливая… короче, обычная женская обида на то, что не все в мире по ее мечталке. Я показал силу воли, отказавшись от желанного ради высшего. Марианна в ответ тоже мне показала – исключительно в переносном смысле. Царевна помрачнела, надолго умолкла и чуть не убилась при спуске с дерева, где ночевали. Еще и отбрыкивалась от помощи, ведь я при этом буду: а) смотреть, б) трогать. То, что благодаря этому ее драгоценная шкурка спустится без увечий, в расчет не бралось. Итог: содранная кожа на запястьях, груди и животе, которыми тормозили о кору, и все равно приземление на мои руки – вопреки воплям отойти и не мешать. И никакого спасибо. И ладно. В следующий раз могу послушаться.

      Не могу. Я мужчина, она моя подопечная, за которую несу ответственность. Пусть вопит, сколько влезет, поступать буду по-своему.

      В путь мы отправились голодными, только водички хлебнули при умывании. Трава и листья опротивели, на добычу и приготовление чего-то более серьезного не было времени. С отсутствием одежды тоже как-то свыклись. Сначала царевна еще что-то придумывала, пыталась сплести подобие венка на пояс. На талии «венок» держался отлично, но при навешивании свисающих элементов, в которых заключался весь смысл, конструкция рушилась. Марианна переделала плетеный поясок и повязала ниже, прямо на бедра. После нескольких движений ногами все опять порвалось. Спутницу неудачи бесили, но упорства ей не занимать. Некоторое время она несла перед собой наломанную с кустов охапку, скрывавшую все сверху донизу, и все бы хорошо, но вскоре руки устали. Затем она загнала меня на дерево с требованием отломить раздваивавшуюся лиственную ветвь. Я решил не спорить и посмотреть, что получится. Повесив разлапистые половинки через плечо, Марианна превратилась в ходячий шалашик. Вроде бы снова все прекрасно, и меня тоже теперь можно бы одеть похожим образом… Я не торопился. И правильно. Через десять минут девичье плечо натерлось о жесткое раздвоение, и ни в чем не повинные ветки со злостью полетели в кусты. Смирившись, царевна предложила мне вышеуказанный вариант, где она будет идти сзади. Вот и ладушки, главное в этой фразе – идти. А вскоре придется плыть. В воде одежда снова станет лишней, чего же сейчас заморачиваться? Правда, Марианна, в отличие от некоторых, в стае не жила, потому к проблеме относилась не столь философски.

      Я указал на середину ближайшего дерева:

      – Это смола.

      – Ее едят?

      Вспыхнувшая надежда споткнулась об уныло опустившиеся углы моих губ.

      – Зато она густая и липкая. Приклей большие листья на места, которых стыдишься, и проблема надолго закроется.

      – Я себя не стыжусь! – Царевнин взгляд сжег меня с потрохами, царственная осанка еще больше выпрямилась, став императорской, не меньше. – Я… тебя стыжусь. А себя мне стесняться нечего, у меня все в порядке.

      – Ну, приклей на места, которыми гордишься.

      В меня полетела колючая ветка. Увернулся. Через минуту